— Здесь мы ничего не нашли, — подал голос Митчелл. — Думаем, что они их забрали с собой.
— Что-то вроде трофея?
— Возможно.
Дженнифер, нахмурившись, наклонилась вперед, заметив что-то мягкое и розовое, видимо, наколотое на кончик лезвия, перед тем как его вогнали Хэммону в грудь.
— Что это?
— Его язык, — ответил Митчелл, внимательно глядя на Дженнифер.
— Язык… — Это было скорее утверждение, чем вопрос, и Митчелл, казалось, был разочарован отсутствием бурной реакции. — Значит, это месть? Наказание за что-то, что он сказал или увидел. Или за все сразу.
— Это вы мне объясните, — пожал плечами Митчелл. — Обычно я вытаскиваю пьяных из мусорных баков и наркоманов из Ист-Ривер. Ваши предположения?
— Хэммон дрался с человеком, который вовлечен в мое дело. Я хочу узнать почему.
— Этот человек адвокат. Какие еще причины вам нужны? — рассмеялся Митчелл.
Дженнифер улыбнулась, обходя стол с другой стороны, постепенно привыкая к черному юмору Митчелла.
— Здесь есть бумага? — внезапно спросила она.
— Что? — озадаченно нахмурился он.
— Бумага.
Митчелл продолжал непонимающе смотреть на нее.
— Для факса, — объяснила она, указав на мигающий огонек. — Похоже, что-то осталось в памяти.
Кивнув, Митчелл вытащил несколько листов из принтера и вставил в факс. Аппарат сразу же зажужжал и загудел, втянув чистый лист внутрь, а затем выплюнув на пол.
Митчелл поднял листок, несколько секунд изучал и передал Дженнифер.
— Разбирайтесь.
На листе было три строчки: цифробуквенный код — 1095; сумма — миллион долларов; буква в кружке — «М».
Лас-Каиделариас, Севилья, 19 апреля, 21:53
Ева с неохотой уходила из мастерской. И Том понимал почему.
Несколько лет назад он сам, не в силах уснуть в ночь перед похоронами отца, шатался по холодным улицам Женевы и тщетно искал ответы на вопросы, которые еще не решился задать самому себе. На рассвете он оказался у дверей старой квартиры отца, словно бы притянутый туда древней магией. Сидел у его кровати, смотрел на запонки, поблескивавшие на крышке шкатулки, на галстуки, выглядывающие из-за двери гардероба, словно подснежники, пробившиеся из-под земли ранней весной, — и казалось, что отец все еще жив.
Он чувствовал, что с Евой происходит то же самое. Она впитывала воспоминания об отце, наполнявшие комнату, словно запах краски. Полупустой бокал вина с почти незаметными отпечатками пальцев на стенках. Карманный нож с потертой от частого использования рукояткой. Старые солнечные очки — одна из дужек погнулась, когда он сел на них. Часть Тома хотела обнять Еву, сказать, что все будет хорошо. Но он знал, что хорошо не будет еще долгое время, и с этим она должна справиться самостоятельно.
