Мужчина позволил окружающим нести его вперед. Он стоял в толпе, но не поддавался ее настроению и пристальнее разглядывал лица окружающих, нежели приближающуюся процессию. Оторвался ли он от преследователей? Вряд ли им удастся обнаружить его здесь.
Внезапно он увидел собственное отражение в полированном ободе фонаря, который держала стоявшая перед ним женщина. Грубая кожа, мерные, горящие как угли глаза, резко очерченные скулы, рот с тонкими алыми губами, взлохмаченная копна светлых волос. Отчаявшийся человек. Ему представился одряхлевший лев, который стоял на утесе, в последний раз обводил взглядом свои владения и прайд, лежащий перед ним в лучах заходящего солнца.
Радостные крики вернули его к реальности. Появились первые участники процессии. Они безмолвно шагали в мрачных пурпурных плащах и остроконечных шляпах, лица были закрыты масками с прорезями для глаз, один нес черную свечу. Следом двигался оркестр, задавая ритм.
— Esta aqui! Esta aqui! — Она здесь! Здесь!
Маленький мальчик с золотистыми локонами, пробившись ближе к дороге, подпрыгивал, чтобы лучше разглядеть процессию. Мужчина улыбнулся его пылу и искреннему восхищению и на мгновение забыл о своем страхе.
— Todavia no. Ves? — Еще нет. Видишь?
Он подхватил ребенка и поднял повыше, чтобы тот мог увидеть, как много участников шествия еще должно пройти мимо, прежде чем появится серебряная платформа со статуей Вирхен де ла Эсперанца Макарена.
— Gracias, señor. — Мальчик робко поцеловал его в щеку и, махнув рукой, исчез в толпе.
Первая украшенная цветами платформа — со сценой вынесения приговора Христу Понтием Пилатом — медленно ползла мимо. Легкий порыв ветра донес слабый запах ладана и флердоранжа, и он сделал глубокий вдох, наслаждаясь им, как тонкий ценитель наслаждался бы ароматом хорошего коньяка. Как же до этого дошло? Все случилось так давно. Все забыто.
Он снова взглянул на процессию и увидел, что назаренос сменили два ряда пенитентес — тех, кто искал отпущения грехов. Босые, они несли на плечах тяжелые деревянные кресты. Печальная улыбка тронула его губы при виде разбитых окровавленных ног. Какая-то его часть страстно желала присоединиться к пенитентес; другая знала, что уже слишком поздно.
Внезапный просвет между участниками этой безрадостной процессии дал ему возможность увидеть противоположную сторону улицы. Там несколько служек, детей в одеяниях священников, раздавали сладости тем, кому повезло оказаться в первом ряду. Все улыбались, воздух звенел от смеха. Все, кроме одного человека, который прижимал к уху телефон и внимательно смотрел на него.
