Когда мужчина пришел в себя, в него вбили второй гвоздь. Из его горла снова вырвался вопль, тело выгнулось от боли, сжатые кулаки побелели, когда его отпустили, дав повиснуть.
Камера показывала лицо, по щекам текли беззвучные слезы, из носа пошла кровь, прочертив яркую дорожку через губы к подбородку.
Тяжелое дыхание эхом отдавалось в комнате, как метроном, отсчитывающий каждую секунду, со все увеличивающимися паузами. Казалось, само время замедлило свой ход. Легкие распятого разрывались от нехватки воздуха, губы посинели, и каждый вздох становился все тише, тише, пока не превратился в еле слышный шепот.
Потом не стало и его.
Единственный зритель сделал глоток холодной воды, переложил свой член поудобнее и приготовился смотреть видеозапись еще раз.
Кларкенуилл, Лондон, 19 апреля, 01:16
Том со вздохом откинул одеяло в сторону и опустил ноги на пол. Он всегда спал плохо и знал, что уговорить себя заснуть невозможно, если его организм предпочитал заняться чем-нибудь еще.
Натянув джинсы и рубашку, небрежно брошенные на спинку стула, он прошел в гостиную, залитую электрическим сиянием сонного города, просачивающимся через частично застекленную крышу. Открыв дверь, спустился в офис, скрипя подошвами кроссовок по ступенькам.
Настольная лампа залила потертую кожаную столешницу ярким галогенным светом. Том тронул компьютерную мышь, и монитор ожил, бросив на его лицо синеватые отблески.
В электронной почте в основном оказался спам — предложения увеличить размер пениса или банковского счета. На мгновение курсор замер над тремя непрочитанными сообщениями от Дженнифер Брауни, находившимися в самом конце списка, — два прошлогодних, одно, полученное в январе. Свежих писем не было.
Ничего удивительного. Дженнифер было чем заняться, кроме как писать ему письма, на которые он все равно не отвечал. Не то чтобы он не хотел читать их. Все было гораздо проще. Его жизнь — существование одиночки, бессмысленно было бы претендовать на что-то большее. И хотя Том никогда не признавался себе в этом, он получал какое-то извращенное удовольствие от собственной аскетичности, от доказывания себе того, что мирная жизнь не изменила его, не разрушила самодисциплины. Но рука все же не поднималась удалить ее письма. Это было бы слишком… окончательным. Возможно, в глубине души ему нравилось думать, что могло бы быть и по-другому.
Шум заставил Тома отвлечься от компьютера. Металлическая шторка над входом с лязгом втягивалась вверх. Он подошел к окну, выходившему на склад, как раз вовремя, чтобы увидеть резко тормозящий мощный мотоцикл. Слепящий луч фары успел выхватить из темноты несколько картонных коробок, прежде чем выключиться вместе с двигателем. Практически одновременно с этим вход полностью открылся.
