коммунистов? — спросила я его однажды за ланчем в закусочной «Катц».
«Веселый коммунист» — это оксюморон, — ответил он.
Но ты ведь веселый коммунист.
Потише, — прошептал он.
Я не думаю, что агенты Гувера пасутся в «Катце».
Как сказать. К тому же я уже бывший коммунист.
Но ты все равно придерживаешься левых взглядов.
Левоцентристских. Я демократ из числа сторонников Генри Уоллеса.
Что ж, могу тебе пообещать только одно: я никогда не буду встречаться с коммунистом.
Из патриотических соображений?
Нет, исключительно из тех соображений, что он никогда не сможет меня развеселить.
А что, Горацию Кауэтту это удается?
Иногда.
Разве человек по имени Гораций Кауэтт способен развеселить хоть кого-нибудь?
Эрик был отчасти прав — хотя на самом деле Гораций не выглядел таким нелепым, как его имя. Он был высоким и долговязым, с густой черной шевелюрой, носил очки в роговой оправе. В одежде предпочитал твидовые пиджаки и вязаные галстуки. Он был скромным, почти стеснительным, но очень умным, к тому же отменным рассказчиком, с которым всегда было интересно общаться. Мы познакомились на совместном вечере Хаверфордского и Брин-Морского колледжей и встречались весь год, пока я училась на последнем курсе. Мои родители всерьез считали его прекрасной партией — в то время как я сомневалась в этом, хотя у Горация было немало достоинств, особенно если речь заходила о романах Генри Джеймса или портретах Джона Сингера Саржента (его любимого писателя, его любимого художника). Пусть его нельзя было назвать жизнелюбом, но мне он нравился… хотя и не настолько, чтобы лечь с ним в постель. Впрочем, Гораций и не особенно настаивал на этом, Мы оба были слишком хорошо воспитаны.
Но все-таки за месяц до окончания колледжа он сделал мне предложение. Когда неделю спустя я ответила отказом, он сказал:
Надеюсь, ты отказываешь мне только потому, что еще не готова к замужеству. Может быть, пройдет год или около того, и ты передумаешь.
Я и сейчас знаю, что будет через год. Ничего не изменится. Потому что я просто не хочу замуж за тебя.
Он поджал губы и постарался скрыть обиду. Но ему это не удалось.
Извини, — наконец произнес он.
Это лишнее.
Я не хотел показаться тебе грубияном.
Перестань.
Да нет, я болван.
Что ты, в самом деле… ты просто был обстоятельным.
Обстоятельным? Я бы сказал, прямолинейным.
А я бы сказала… назидательным.
Откровенным. Искренним. Честным. Но ведь все это не имеет значения, не так ли?
Ну, с лингвистической точки зрения…
