Вопреки сделанным мной разоблачениям, любовь вновь вспыхнула во мне и завладела почти всем моим существом. Наш поединок не завершился, ибо во мне созрели новые силы, превосходящие изначальную страсть, неподвластные ее колдовству; они породили независимость, насмешку и осуждение. Но мое мужское естество восстало, как мертвецы в Судный день. Мощное чувственное желание и возбуждение охватили меня.
Но воскресение было неполным. Нечто важное безвозвратно кануло в Лету. Я обрел печальный опыт, и он мешал мне, словно камешек в башмаке; можно бегать, прыгать и скакать, однако приземление причиняет острую боль, и поэтому уже никогда не удастся мне пережить прежнюю радость — буйную, неудержимую, беспечную.
Я желал Анну со всем жаром, но душа и ум оставались холодными. На сей раз они выстроили защитный барьер.
Она приблизилась и поцеловала меня.
Сколько месяцев, сколько лет я мечтал о таком поцелуе! Порой мне казалось, что из-за ее упорных отказов я могу умереть. И вот сейчас — незвано и непрошено — ее тело прижалось к моему, суля те блаженства, которых я когда-то так жаждал, и плоть моя, Иудино наследие, мгновенно откликнулась, но душа молчала. Я перерос желания, которые Анна могла удовлетворить.
Увы, предательское убеждение в том, что я ничуть не изменился и все осталось как прежде, на часок возобладало над здравым смыслом.
— Мой возлюбленный, мой дражайший милорд…
Ее слова ласкали мой слух. Нас ожидало ложе, застеленное тончайшим бельем, меховыми покрывалами и подушками из лебяжьего пуха. Все это Анна устроила с помощью слуг, так же как делал когда-то и я в страстном предвкушении минуты, когда она появится в моих покоях.
Слова, руки, голос — всеми средствами она добивалась моего внимания. Ее притязания становились все более страстными. Теперь, когда дух мой укрепился и я обрел внутреннюю свободу, ничто не мешало мне оценить, как изысканна Анна в мелочах. С утонченным изяществом она снимала одежды и так ловко отбрасывала их в сторону, что они складывались в живописном беспорядке. Ее драматические способности превратили скромную келью в чертог чувственности; сладострастие подпитывало фантазию Анны, и она позаботилась о том, чтобы свет, играя на переливчатых опаловых занавесах, наполнял их живительным волнением и пульсацией. Я заметил ее старания и в иное время отдал бы им должное, но сейчас они вызывали одно неприятие. Это подтверждало, что время иссушило мои чувства.
Неужели все кончилось? Вот он, вечный вопрос! Я вступаю в воду, и поверхность пруда кажется обманчиво спокойной и чистой. Можно выбраться обратно на берег, так и не рискнув окунуться в манящую прохладу. Что произойдет, если я возлягу с Анной на любовное ложе? Посмею ли я выяснить это? Можно ли заранее предсказать свои ощущения?
