— Каждый должен пожить хотя бы немного в Париже.
В Вермонтском университете действительно была программа обучения во Франции, и мы с Марджи уже наводили справки, но…
— Сейчас меня не это беспокоит.
Отец поджал губы и кивнул. Вот и всплыло то самое, больное и мрачное, чего мы оба старательно избегали в разговоре.
— От нее по-прежнему ничего не слышно, пап… а до Рождества всего две недели.
Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Я еще раз поговорю с ней.
Когда прошла очередная неделя, а от отца не было известий, Дэн посоветовал мне самой позвонить матери и посмотреть, возможно ли примирение (без принесения извинений).
— По крайней мере, ты сможешь утешить себя мыслью, что попыталась помириться, — сказал Дэн.
Конечно, он был прав, и хотя идея телефонного звонка вселяла в меня ужас, я все-таки набралась храбрости и наутро позвонила ей.
— Алло?
Меня поразил ее голос — громкий, твердый. Мой собственный голос был тихим и дрожащим.
— Мама, это Ханна.
— Да?
И больше ничего. Только пустой, равнодушный, односложный ответ, пропитанный презрением. Телефонная трубка задрожала в моих руках. Я заставила себя говорить:
— Я просто хотела узнать, можем ли мы побеседовать?
— Нет, — бросила она, и на линии воцарилось молчание.
Спустя полчаса я уже была в комнате Марджи с воспаленными от слез глазами, потому что ревела всю дорогу от дома до кампуса.
— Пошла она к черту, — сказала Марджи.
— Тебе легко говорить.
— Ты права — мне легко говорить. Но я повторю это снова: пошла она к черту. Она не имеет никакого права так относиться к тебе.
— Почему у нас такие чокнутые родители? — спросила я.
— Думаю, это как-то связано с несбывшимися ожиданиями, — ответила Марджи. — К тому же ты учти, что в Америке мы все просто обречены иметь идеальные семьи. Все эти примеры для подражания вроде Оззи и Харриет[13], будь они неладны хотя, скажу тебе, история Лиззи Борден[14] куда ближе к правде. Знаешь, я никогда не стану рожать детей…
— Ты не можешь этого знать.
— Еще как могу. Точно так же, как могу прямо заявить о то что ненавижу свою мать.
— Не говори так.
— Почему нет? Это же правда. А ненавижу я ее потому, что за все эти годы она сумела доказать мне, что ненавидит меня. Разве ты не испытываешь такого же чувства к своей матери за то, что она отчебучила?
— Ненависть — это ужасно.
— Вот в чем разница между нами. Ты идешь по стопам Эмили Дикинсон… прячешь свои истинные чувства под маской новоанглийской благопристойности… а я по-манхэттенски прямолинейна. И будь я на твоем месте, давно бы уже послала эту ведьму куда подальше, а сама отпраздновала бы Рождество с Дэном, и пусть она варится в своем ядовитом котле.
