У Нади сжалось сердце.
— Господин майор, — перевела Бахова отрывистую речь фон Брема, — будет задавать вопросы и требует отвечать, ничего не скрывая. Этим вы облегчите свою участь. Вы знаете Гущева? — обратилась она к Тугановой.
— Серегу-цыгана? — улыбнулась Надя. — Кто его не знает. Он живет в нашей бане.
— Вы были с ним, когда он подрывал поезд?
Надя недоуменно пожала плечами:
— Что вы? Я у тетки была.
Фон Брем встал. Постукивая по ладони плеткой, он медленно прошелся по комнате, даже не взглянув на арестованных. Поравнявшись с Надей, он резко повернулся и, ударив девушку плеткой по лицу, завопил:
— Ты есть бандит! Тебя надо стрелять! Ты был с ним. — Он указал плеткой на Гущева. — Карцер!
Терехов подбежал к Наде и потащил ее по лестнице в подвал, втолкнул в сколоченный в человеческий, рост ящик и злорадно крикнул:
— Заговоришь, стерва!
Через минуту откуда-то сверху хлынула вода. До утра простояла Туганова под холодным душем. Когда ящик открыли, девушка была без чувств.
Очнулась Надя в подвале. Открыв глаза, увидела склонившуюся над ней Лидию Ивановну Горохову, мужа которой встречала в партизанском отряде.
Лидия Ивановна обтерла ей лицо, накрыла своей шалью. До конца дня Туганову не трогали. Не вызывали ее и в последующие дни. «Наверное, отступились», — подумала Надя. Но она ошиблась.
В ночь на 23 января 1944 года всех, кто был в подвале, раздетыми, со связанными руками, повели в дом напротив. Узники знали: из этого здания увозят на расстрел.
Надю охватил страх — бил озноб, не хотела плакать, но слезы так и текли.
— Крепись, Надюшка, — услышала она знакомый голос. Прислонившись к стене, стоял Гущев. Его невозможно было узнать, так он был истерзан пытками.
В помещение ввалились пьяные гитлеровцы и Терехов. Арестованных вытолкали прикладами на улицу, посадили в машину и повезли в Терпицкий лес. Рядом с Надей сел Терехов, прошипел:
— Сам расстреляю.
Первой взяли из машины Лидию Ивановну. Раздался выстрел. Затем Терехов вытолкал Надю… Остановились у неглубокого окопа. На дне его лежала Лидия Ивановна, уткнувшись лицом в снег. Дулом пистолета палач откинул тугую косу. Надя хотела крикнуть: «Прощайте, Сережа!» — но не успела…
Оказывается, и палач может ошибиться. Упругая, толстая коса отодвинула дуло пистолета, и пуля, не задев жизненных центров, вышла через правую щеку. Вскоре Надя очнулась. В голове звенело, ее было не оторвать от земли. Наверху рядом звучали выстрелы. Кто-то кричал: «Бей, фашистская сволочь!» Потом все стихло. И вдруг она почувствовала, что ее тащат за ноги, подумала: «Сейчас добьют». Гитлеровец снял с Нади сапоги и отошел. Надя снова потеряла сознание, а когда пришла в себя, гитлеровцев уже не было.
