— Ласка! — кричал ей Спирос.
Это греческое выражение, заимствованное у итальянцев, означает отдать швартовы. Он даже не кричал ей, он орал, словно бросая приказ с капитанского мостика огромного судна:
— Ласка-а-а!
Павлина соскакивала с парапета, отвязывала швартовы и мастерски, с широким замахом бросала ему крученый канат. Сколько же ей было лет, когда он научил ее вязать узлы и снасти? Лет семь, быть может, восемь… Ни один отец на Спетсесе не брал дочерей в свою лодку, но и ни одна девочка на острове не обладала умом и ловкостью Павлины, с ее любовью к морю, с ее упорством в преодолении трудностей… Истинное дитя Калимноса!
А как здорово было, когда по воскресеньям они отправлялись ловить осьминогов и Павлина вдруг начинала ощущать натяжение и подрагивание лески.
— Есть! Есть! — кричала она восторженно.
Казалось, еще немного — и дочка взорвется от радости. Каждый раз по возвращении с рыбалки приходилось смывать со дна лодки оставленные осьминогами пятна чернил. Павлина таскала такие тяжелые ведра с морской водой, что у нее начинали дрожать руки. Она выливала воду на палубу и принималась тереть доски с тем же великим усердием, которое наблюдала у работающего отца. А когда баркас шел поперек волны и та накрывала их мелкими брызгами, Павлина смеялась так заразительно, что у Спироса замирало сердце от счастья!
Он часто и подолгу не сводил с дочери глаз, все никак не мог налюбоваться, просто поедал ее взглядом, исполненным затаенной гордости, потому что ни с кем не хотел делиться с дочерью. Его самолюбию льстило, что Павлина стала настоящим моряком, таким же, как он сам! И потом, какая же она красивая и грациозная, эта его, Спироса, дочь! Его, такого коренастого и кряжистого мужичины, да еще с лицом, украшенным таким огромным носом?
А что, если она не его дочь? Такая мысль никогда не приходила ему в голову. А ведь это многое могло бы объяснить! Особенно изящество Павлины, ее изысканность… Конечно, Магда тоже красивая. Павлина унаследовала от матери и глаза, и многие другие ее черты… Но при этом она гораздо изящнее Магды, она изящна… как Никос! Так вот оно что! Его обманывают… Ах, Никос, Никос! Так, значит, все эти долгие годы они водили его за нос? Да, так оно есть!
В ту ночь его гнев переплавился в свинцовую ненависть. В шесть часов утра, когда Магда поставила перед ним на блюдце чашку кофе, он схватил жену за предплечье и сжал с такой силой, что та вскрикнула от боли. Спирос заставил ее сесть на лавку рядом с собой и спросил холодным, мрачным тоном:
