Сотни лет бьются о кирпичные стены этой крепости океанские волны. Некогда сторожевой форт, в годы фашизма Пенише была превращена в зловещий застенок. Сегодня португальцы приходят сюда на экскурсии: многим, особенно молодым, полезно узнать, что происходило здесь в годы диктатуры. Я прохожу через крепостные ворота не один. Рядом со мной шагает Мануэл Педро, член Центрального Комитета Португальской компартии. С Пенише у него давнее и горькое знакомство — несколько лет провел он в ее каменном мешке. Я еще до приезда в страну знал одну истину. Если в Португалии встречаешь человека в возрасте моего спутника и знаешь, что в партию он вступил в годы разгула салазаровской тирании, можно даже не спрашивать: он обязательно прошел подполье, тюрьмы, концлагеря.
Память. От нее никуда не денешься. Мануэл может обойти всю территорию Пенише с закрытыми глазами.
Сегодня здесь слышится оживленный говор. Совсем рядом шумит пристань, куда вернулись с ночного лова местные рыбаки. А товарищ Педро вспоминает иные дни. Когда он пересекал этот двор в наручниках в сопровождении озлобленных конвоиров. Когда он целые недели, месяцы, годы смотрел на узкую полоску неба через щель оконного козырька.
Мануэл Педро — один из тех, кто всю свою жизнь посвятил борьбе за свободу португальцев. Он шел на риск сознательно, постоянно. Знал, что каждый день, каждый час, каждую минуту его могли арестовать, бросить в застенок, убить.
Ах, память, память... Она хранит все до мельчайших деталей. Каждый смелый поступок товарища. Каждое преступление палачей. Я обратил внимание на то, что в повседневном обиходе португальские коммунисты избегают употреблять такие слова, как «подвиг», «герой». Нет этих слов и в лексиконе Мануэла. Он считает, что всего лишь выполнял свой долг.
— Пенише как зловещему застенку конец был положен Апрельской революцией,— говорит товарищ Педро.—
Накануне Первомая обрел долгожданную свободу и я. То, что мы, коммунисты, здесь увидели и пережили, многократно описано и пересказано. Я тебе хочу сказать совсем о другом. Ведь, по существу, мы сумели превратить страшную тюрьму в школу борьбы и сопротивления. Тюрьма стала продолжением схватки с фашизмом, только в иных обстоятельствах, иными средствами. Нам не разрешали переговариваться между собой, к нам подсаживали «рашадо» — провокаторов, а мы ухитрялись проводить собрания, устраивать читку и обсуждение поступающих из Лиссабона подпольных изданий. Тюремщики старались сломить нас, но мы не думали сдаваться. Порой наши товарищи совершали из Пенише удивительные по дерзости побеги, как, например, побег группы узников во главе с Алваро Куньялом. Даже в самые тяжелые и, казалось бы, в самые унизительные минуты мы оставались выше, честнее, сильнее тех, кто нас охранял...
