Когда мы добрались до вершины холма, военный полицейский указал нам участок по левую руку от дороги, где оказался лагерь штаба Боевой группы Б. На каком основании квартирьер выбрал именно его, было непонятно: обращенный к противнику пологий склон холма находился под прямым обстрелом немецкой артиллерии. Вдобавок это был сад: вражеские снаряды рвались в ветвях, осыпая землю ливнем смертоносных осколков.
Мой шофер, Смит, остановил машину на самом краю участка. Выбравшись наружу, мы принялись окапываться. Кремнистый известняк под ногами с трудом поддавался лопате, но мы рыли изо всех сил — саперной лопаткой, киркой и даже собственными касками. Всякий раз, как слышался вой летящего снаряда, мы ныряли головами в окоп. Должно быть, мы походили в те минуты на пару страусов, уткнувшихся клювами в песок и выставивших в воздух зады.
Уже позднее мы узнали, что немцы в ту ночь исхитрились взгромоздить 75‑миллиметровую противотанковую пушку PAK 41 на церковную колокольню в четырехстах метрах от нашего лагеря[11]. А поскольку колокольня была выше нашего холма, противник мог стрелять по нам прямой наводкой. Если бы не покров темноты, весь штаб БгБ был бы стерт с лица земли.
За два часа тяжелого труда мы со Смитом выдолбили себе окоп на двоих: шириной почти в метр, длиной почти в два, а глубиной — сантиметров в тридцать — тридцать пять: то есть достаточно большой, чтобы защитить не только наши макушки, но и задницы. Ближе к рассвету один из наших танкистов засек пушку на колокольне и вывел ее из строя одним выстрелом. После этого интенсивность обстрела заметно снизилась.
На восходе солнца БгБ выдвинулась вперед и атаковала по расходящимся направлениям. По мере того как боевые части продвигались на юг, артиллерийский огонь на нашем участке в значительной мере стих. Мы выбрались из окопа и огляделись. Под живой изгородью рядом с нами лежали двое погибших пехотинцев из 30‑й дивизии — убитых, очевидно, прошедшей ночью. Мы кликнули санитаров, но тем оставалось только вызвать похоронную команду, чтобы та убрала тела.
Я занялся поисками майора Дика Джонсона, командира ремонтной роты 33‑го бронетанкового полка. Как старший офицер службы снабжения в боевой группе, он в первую очередь нес ответственность за немедленную эвакуацию нашей подбитой техники. Мне же по должности полагалось согласовывать с ним действия службы снабжения. Здоровяк-майор отличался хорошим чувством юмора и заслужил глубокое уважение подчиненных своей компетентностью. Я прошелся по лагерю, окликая майора по имени, и вдруг услышал голос из-под легкого танка:
