На пятый день плавания, на полпути через Атлантику, я крепко спал на своей койке, когда около полуночи меня разбудил грохот далекого взрыва и сразу за ним — еще двух. Спрыгнув с койки, я босиком, в своих длинных трусах, выскочил в коридор, опередив товарищей, которые едва пытались проснуться от своего почти летаргического сна, свалившего их после поздней игры в покер вчерашним вечером.
Выскочив на палубу через двойные занавеси затемнения, мы увидали на горизонте сияющий огнями корабль. Первым моим предположением (конечно, оно было не вполне логичным) являлось то, что в один из транспортов конвоя попала торпеда и капитан зажег прожектора, чтобы помочь спастись солдатам на борту. Вскоре стало очевидно, что корабль стоит на месте: конвой продолжал двигаться, и огни скрылись за кормой. Больше ни взрывов, ни чего бы то необычного не случилось, и мы понемногу разошлись по каютам, отсыпаться.
На следующее утро транспорт гудел от слухов и предположений. Солдатский «испорченный телефон» работал на полную мощность. Самое логичное предположение высказал военно-морской офицер, занимавший должность старшего артиллериста транспорта, — он заявил нам, что освещенный корабль наверняка был госпитальным судном, которое возвращалось в Штаты из Англии. Такие суда, выкрашенные в белый цвет и отмеченные красным крестом во весь борт, ночами шли с включенными огнями, чтобы не стать случайной жертвой немецких подводных лодок; более того, союзники сообщали немцам, когда такие суда выходили в открытое море. Согласно Женевской конвенции, госпитальные суда, как не участвующие в боевых действиях, имели право невозбранного прохода под защитой Международного Красного Креста.
Всякий раз, когда курсы госпитального судна и конвоя пересекались, корабли и суда конвоя расходились, чтобы дать ему дорогу. Зная об этом, командиры немецких субмарин ночами всплывали и следовали за плавучим госпиталем по пятам, маскируя шум собственных двигателей рокотом его винтов. Таким способом подводная лодка приближалась к конвою без опасности для себя, после чего могла его атаковать. Чтобы предотвратить это, военные моряки союзников взяли за правило сбрасывать несколько глубинных бомб позади каждого госпитального судна, приближающегося к конвою.
Каждому из спавших в трюмах нашего транспорта рядовых выделялось пространство объемом 60 × 60 × 180 см — причем и на него, и на его вещмешок. В этот мешок длиной в 91 см и поперечником в 46 см помещалось все личное имущество солдата. Понятно, что на своей койке солдату было тесно. Двойная загрузка транспорта означала, что 12 часов солдат проводил на койке, а следующие 12 — на палубе. И всюду, куда бы он ни подался, ему приходилось таскать за собой вещмешок, потому что вернуться на ту же самую койку могло не получиться.
