Рабочее место на вышке отличалось тем, что наверху обдувало свежим ветерком и жар солнца действовал не так сильно. Хуже было Богданову и Л ил лесу, сидевшим в комфортабельном автобусе с кондиционером, который был необходим для компьютера — он регистрировал и обрабатывал данные «Пегаса». Хуже потому, что ребятам регулярно приходилось выскакивать из прохлады автобуса — переносить кабели, отмечать поле зрения спектрометра — в нестерпимый зной.
Месяц нашего пребывания на Кубе пролетел, как один день, который всегда начинался с того, что автобус увозил нас из прекрасной Гаваны на плантацию. Всего час езды — и караван машин, скользя по размытым дождем ярко-розовым грунтовым дорогам, осторожно въезжал в просеку между квадратами зарослей тростника. Найдена новая точка, и надо спешить набрать побольше измерений, пока солнце не затянуло облаками. Одни заводят электростанцию, другие поднимают и крепят вышку. Потом на платформу залезает Лиллес, ему поднимают туда прибор, и он крепит его к платформе. Затем наступает очередь ИСОХа. Тем временем включается и проверяется компьютер, ведь он иногда «обижается» на здешний тропический климат, вездесущую розовую пыль и дает сбои или вообще не работает. Но каждый раз Олег ухитрялся привести его в «чувство».
Закрепив страховочный пояс, забираемся наверх и мы. Вышка, скрипя и постанывая, медленно раздвигается. Заработала электростанция, и мы, надрывая горло, поддерживаем связь с наземной группой. Надо вовремя крикнуть «стоп!», когда вышка выйдет на расчетную высоту и натянутся крепящие ее к грузовику тросы-растяжки. Она ползет медленно. Мы снимаем крышки со спектрометров, нацеливаем их и тут же кричим, чтобы включали «Пегас». Но Юра сердито смотрит на нас и тычет пальцем в небо — на солнце наползло облачко, Наконец оно уплывает, но за ним движется другое. Только бы не успело облако закрыть светило еще на пять минут, во время которых длится цикл измерений «Пегаса». Он работает автоматически, но 20 спектральных каналов ИСОХа приходится переключать вручную. И еще вводить в поле зрения эталонный белый отражатель света для калибровки измерений, а затем убирать его, открывая прибору тростник, и кричать цифры отсчетов яркости товарищу, оседлавшему вышку сзади.
Как ни странно, мы успевали за автоматическим «Пегасом».
На очереди оценка степени покрытия почвы тростником. Борис не отрывается от разбитого на клеточки визира. Сидим, поглядывая то на продирающееся сквозь облака солнце, то на бескрайнее море тростника под нами. Сверху это как поле зеленой пшеницы. Но когда входишь в него с просеки, раздвигая стебли, попадаешь словно в бамбуковый лес трех-четырехметровой высоты со стволами, беспорядочно торчащими в стороны. У земли они голые, изгибаются и вьются, как змеи. А дальше на них насажены узкие острые листья метровой длины. Внизу желтые и вялые, а выше — зеленые, упругие. На самой верхушке торчит пучок из нескольких листьев. Все это переплетается и качается при любом дуновении ветра, который внутрь «тростникового леса» не проникает, так что духота там неимоверная. Тростник растет кустами в 2—3 стебля, отстоящими друг от друга на полметра. Их легко отогнуть и пройти между рядами. Но только застегнутым на все пуговицы плотной куртки, иначе можно порезаться об острые края листьев. Поэтому нам и выдали кубинскую солдатскую форму, в которой мы часто работали в поле.
