На архивных полках я разыскал подшивки родезийских газет с описанием того раннего августовского утра 1956 года.
...Колонна из пятнадцати военных грузовиков остановилась посреди деревни, в которой, как полагали колониальные власти, жили «зачинщики смуты». Их силой затолкали в машины.
В те дни над проселочными дорогами в краю батонка стояли столбы пыли. Если офицер, руководивший отправкой, был милостив, он разрешал совершить торопливый обряд умиротворения духов. Тогда в воду бросали символическое изображение человечка, сделанного из пучков сухой травы. Но чаще всего прощание ограничивалось заклинаниями, в которых батонка шепотом просили духов простить их, потому что покидают они насиженные места не по своей воле.
Потом начиналась погрузка скарба — нескольких мешков зерна, горшков для приготовления пищи, тамтамов, колебас, стрел и шкур. Многие до того ни разу не видели машин. Только детишки беззаботно карабкались через их борта, ожидая, когда же таинственная сила понесет их неизвестно куда. Урчали моторы, отданы команды. Последняя ниточка, связывавшая батонка с родными очагами, вот-вот оборвется. Старик хранитель все ходил вокруг священных могил, шептал что-то предкам...
Насильственное переселение шло полным ходом, а соплеменники батонка по другую сторону Замбези, в Северной Родезии (нынешняя Замбия), все еще вели переговоры с представителями колониальной администрации об условиях переезда. В долине Гвембе, на левом берегу реки, батонка насчитывалось около шести тысяч. Окружной комиссар без всякого повода распорядился арестовать деревенского вождя Сианзембве. Возмущенные крестьяне отбили его, обратив комиссара в бегство. Тогда для руководства операцией против бунтовщиков, как их именовали в официальных донесениях, прибыл собственной персоной губернатор Северной Родезии. Облаченный в парадный мундир с позументами, он сидел в плетеном кресле в тени манго и ждал, когда зачинщики явятся к нему с повинной. Время шло, однако, к великому изумлению и гневу высокопоставленного чиновника, никто не приходил.
Прождав до обеда, губернатор перенес встречу на следующий день. На сей раз не было ни почетного караула, ни оркестра, специально привезенных из Лусаки. С большим трудом полицейским удалось согнать человек двадцать. Взбешенный губернатор в треугольной шляпе с развевающимся на ветру плюмажем прокричал взиравшим на него исподлобья крестьянам: «Я покажу вам, как не повиноваться королеве! Вы меня еще вспомните!»
