Внизу, слева от шоссе,— городок, едва различимый среди густой зелени деревьев. Его выдает высокая белая колокольня.
— Здесь родился Рубен Дарио,— объясняет Рикардо в микрофон,— и город называется Дарио.
Следуя указателю с надписью «Эстели», мы сворачиваем с шоссе: влево уходит асфальтовая лента поуже и тянется, совершенно прямая, по широкой равнине к далеким горам с плоскими, будто срезанными, вершинами.
В Эстели нашей делегации предстоят встречи с руководством местной организации Сандинистского фронта, молодежных и детских организаций, со студентами, учителями, журналистами, профсоюзными активистами.
Над просторами полей кружит самолет, за которым тянется кудрявый белый шлейф удобрений. Рисовые чеки сменяются плантациями лука — грядки зелеными ершиками разбегаются от дороги. Изредка встречаются глинобитные крестьянские дома, окруженные изгородями из колючих столбов кактусов. Под навесами сушатся горы лука, ветер ворошит золотистую шелуху.
Происходящее вокруг вижу между делом, стараясь точно переводить разговор Вячеслава Светличного с Альмой Новией. Поначалу беседа шла о молодежных делах (Вячеслав — руководитель комсомольской организации Курганской области, член ЦК ВЛКСМ, Альма — член национального руководства Сандинистской молодежи «19 июля»). По том заговорили о доме, о семье. Оказалось, что отец Альмы был зажиточным человеком. Родители, жившие в достатке, ничего не жалели для своих детей. Но дети, оставив богатый дом, ушли к партизанам бороться за освобождение народа.
— Два года я работала нелегально и потому не могла видеть родителей,— рассказывала Альма.— После победы революции я опять недолго была с матерью — меня направили в деревню на побережье обучать крестьян грамоте. Когда через год я вернулась домой, наша мама, поначалу вовсе не принимавшая новой власти, уже вступила в народную милицию.
Альма рассказывала об опасной подпольной работе, о жизни партизан в джунглях, о боях с винтовками против пушек и ракет, о боях, не сразу приведших к победе. Говорила неторопливо, четко произнося слова, чуть вытягивая вперед напряженные тонкие губы. О войне рассказывала как-то нехотя. Ясно было, что воспоминания совсем не радуют девушку.
Альма, задумавшись о чем-то, медленно выдохнула струйку голубоватого дыма, держа сигарету в руке. Начав было говорить, я остановился и опять не мог отвести глаза от ее рук.
Я все время стараюсь не замечать этого. Она тоже не подает виду, что у нее что-то не так, как у всех, и, конечно, никогда не заговаривает об этом. Но друзья рассказали, что несколько лет назад — во время борьбы против диктатуры — в руках Альмы взорвалась самодельная граната. Девушка чудом осталась жива, но потеряла обе кисти...
