Индейцы каулиц давно предупреждали, что Сент-Хеленс не простит святотатств, которые совершила местная водопроводная компания. В нарушение старинного договора она воздвигла дамбу на священных погребальных землях племени. Индейцы каулиц всегда знали, сколь ревностно защищает гора права здешних коренных жителей: когда-то, вот примерно в такой же ситуации, она взорвалась и оторвала голову покровителю обидчика — вулкану Рейнир, расположенному рядом.
Индейцы никогда не поднимаются на Сент-Хеленс, не приближаются к подножию. По их легендам, обязательно набросятся на опрометчивых злые духи «скукумы» и утащат в пекло.
Наконец, о названии вулкана. Нынешнее имя ему дал в 1792 году британский мореплаватель Джордж Ванкувер, исследовавший северо-западное побережье Американского континента. Гора была названа вовсе не в честь святой Елены, а в память об английском после в Испании бароне Сент-Хеленсе, который в 1790 году смог предотвратить войну между Британией и Испанией.
У индейцев, впрочем, издавна было свое название вулкана. Он именовался Лувала-клаф, что означает «дымящаяся гора». Или даже, точнее, так: «гора, извергающая густой черный дым».
В. Бабенко
Я родился и вырос в Измайлове, на острове Виноградо-Серебряного пруда. В начале тридцатых годов Измайлово было окраиной Москвы. Единственный трамвай № 14 доходил лишь до Окружной железной дороги, приблизительно до того места, где теперь станция метро «Измайловский парк». Позже трамвайная линия кончалась у пруда. За пятиглавым Покровским собором стояла деревня, а дальше, там, где теперь вырос целый город, располагалось кочковатое болото и в конце его — аэродром.
Поколесив по белу свету и завершив круг, в который входили Таймыр и Памир, Париж и Камчатка, я вновь поселился в Измайлове. Теперь уже в Измайлове-городе, в его жилом массиве. И когда после долгого перерыва пришел на родной остров, у меня защемило сердце. Я понял: никуда не уйти мне от Измайлова. В самых экзотических странах не нашел я ничего прекраснее его...
В ясный зимний день, бродя по острову, я останавливался то перед Восточной башней Государева двора, то перед Мостовой башней, а то и просто перед окном дома. Останавливался и замирал со сладким чувством узнавания, к которому примешивалось немного горечи. Сквер с чугунным фонтаном под окнами нашего дома порос высокими деревьями, а тогда здесь были клумбы и несколько кустов сирени. А где же струйки воды из позеленевших львиных морд? Где часы на башне, отбивавшие время нашего детства? Где керосиновая лавка? Впрочем, керосиновая лавка на месте. Только на ней теперь написано: «Изостудия».
