— Ранены?!
— А! — мотнул головой боцман.— Стеклом порезало... Я говорил, что нельзя его тут... нельзя... я говорил...
— Чего нельзя?
— Вешать нельзя тут... Все должно быть на своем месте... Помогите,— прохрипел боцман.
Алтунин прдхватил его под руки. Боцман повернул окровавленную щеку, прохрипел раздраженно:
— Не мне... Эту доску... стенд повесить помогите. Падает, проход загораживает...
Вдвоем они быстро укрепили стенд на переборке. Боцман вытер лицо ладонью и, перехватывая стенд, оставил на нем красные отпечатки рук.
— На перевязку вам,— сказал Алтунин.
— Ерунда...
— На перевязку! — строго повторил он, и боцман- удивленно посмотрел на него: откуда такая жесткость в голосе у всегда мягкого замполита? Но ничего не сказал, пошатываясь, пошел по коридору.
Из распахнутой двери дохнуло на Алтунина промасленной духотой. Внизу валялись разбросанные паёлы, блестела замазученная вода. Из поврежденных кингстонов тремя фонтанами хлестало море. Через горловину топливной цистерны выпирало соляр. То и дело оступаясь на паёлах, скользя ногами по черной жиже, топтались в трюме несколько человек аварийной партии, заделывали пробоины.
Алтунин кинулся к цистерне и сразу понял, в чем дело: соляр выдавливается забортной водой. Значит, пробоина где-то там, внутри, и, чтобы заделать ее, надо лезть в этот соляр. Причем без водолазного костюма, иначе в горловину не пролезть.
А соляр, радужно поблескивая, как живой, все шевелился на серой поверхности цистерны, скользкий, растекался под ногами быстро взбухающей лужей. Мелькнула мысль: не откачать ли его весь? Но за соляром хлынет морская вода, а море не перекачаешь.
— Кто пойдет? — услышал он голос Викторова.
Невысокий, коренастый матрос подался вперед, сказал обиженно:
— Это же мое заведование... Я же первый сюда прибежал!..
— Давай, Бирюков, только быстро... Остальным по местам.
— Идите к машине, там сейчас важнее всего,— сказал Алтунин.— Я тут прослежу.
Викторов нырнул в сумрачный проход, крикнул из глубины:
— Юркин, смотри, под твою ответственность!
Старшина 2-й статьи Юркин, наматывавший на руку страховочный конец, тотчас начал проверять, крепко ли он привязан к поясу Бирюкова. Алтунин тоже проверил крепление. Хотелось сказать матросу что-либо доброе, поощряющее, но он только посмотрел на него ласково и промолчал, понимая, что не слова теперь все решают.
Стараясь не суетиться, Бирюков поднялся к горловине, опустил ноги в черную поблескивающую массу. Соляр был густой и теплый, как подогретая сметана. Деревянные клинья, обмотанные куделью, которые Бирюков держал в руках, вмиг стали скользкими и словно живыми, норовили вырваться. Он почувствовал, что поверхность соляра уже колышется под подбородком, щекочет кожу. Нащупать пробоину все не удавалось, и он, вздохнув поглубже, погрузился с головой, преодолевая сопротивление густой массы, зашарил руками, вынырнул, шумно вздохнул, не открывая глаз, и снова заставил себя погрузиться в черную жижу. Наконец он почувствовал течение под пальцами и начал заталкивать клинья в узкую щель...
