— С кем, — осведомился я, — имею честь?..
— Тэддиус Пэрли, сударь, к вашим услугам.
— Еще один иностранец, — с отвращением произнес чумазый человечек.
— Я действительно иностранец, — заговорил мосье Пэрли по-английски с острым, как нож, акцентом. — Я иностранец в этом кабаке, иностранец в этом обществе, иностранец в… — Тут он умолк, и его глаза засверкали жутким пламенем ненависти. — Но я никогда не думал, — продолжал он, — что умение читать по-французски — столь уж редкое достоинство.
Высокомерно и в то же время с некоторой, как мне показалось, скрытой нервозностью мосье Пэрли подошел к стойке и взял пачку моих бумаг.
— Нет сомнения, — надменно промолвил он, — что мне не поверят, если я переведу написанное здесь. Но вот, — он бегло просмотрел несколько листков, — вот это — рекомендательное письмо, написанное по-английски. Оно адресовано президенту Захарию Тэйлору американским послом в Париже.
Тут опять наступила потрясающая тишина. Она была нарушена барменом, который, выхватив письмо из рук мосье Пэрли, прокричал:
— Ей-богу, ребята, это не вранье. Этот джент самый настоящий!
— Чепуха, — недоверчиво проворчал чумазый человечек.
— Ей-богу, — сказал бармен, — пусть я буду козий сын, если не так!
Тебе, Морис, знакомы перемены настроения парижской толпы. Американская же публика еще более эмоциональна. В мгновение ока враждебность ко мне сменилась неистовым дружелюбием. Все бросились хлопать меня по спине, жать руку, и я оказался притиснутым к стойке толпой людей, наперебой предлагающих мне угощение. Толпа скандировала: «Лафайет! Лафайет!» Тщетно пытался я выяснить причину такой реакции. Мои вопросы эти люди принимали за шутку и хохотали до слез. Мне подумалось, что мосье Пэрли мог бы дать объяснение происходящему.
— Джентльмены! — взмолился я. — Выслушайте меня!
— Тихо! — крикнул очень крупный и старый человек с выцветшими рыжими бакенбардами. На глазах у него выступили слезы; перед этим он напевал песенку под названием «Янки дудл». — Слушайте Лафайета!
— Уверяю вас, — продолжал твой покорный слуга, — что я преисполнен благодарности за ваше гостеприимство. Но я приехал в Нью-Йорк по делу, по одному безотлагательному и чрезвычайно важному делу. Если вы позволите мне расплатиться…
— Ваши деньги здесь не нужны, мусье, — прервал меня бармен. — Надирайтесь в лоск, трезвым мы вас не отпустим.
— Но я не могу надираться в лоск, поверьте мне. Это поставит под удар все мое предприятие. Я действительно должен идти!
