И мои помощники от отчаяния снова почувствовали себя на сцене.
— Бессилен наш союз.
Жизнь стала трудной школой.
— Я плачу.
— Я смеюсь.
— Я грустный.
— Я веселый…
Я такой веселый, что у меня по лицу текут слезы, а вместе со слезами течет грим. Может быть, я больше не Арлекин? Может быть, я превратился в Пьеро? Все перепуталось в нашем Театре.
— Мы не можем больше быть статистами! — воскликнул Пьеро.
— Мы хотим действовать. Мы должны спасти Сасаки! — поддержал его товарищ.
Мои спутники были удивительно едины:
— Нам нужны другие роли… в этой мистерии!
— Но мистерия уже написана, — робко возразил я, — других ролей нет.
— Тогда автора — на мыло!
— Но автор — жизнь!
Этот довод не подействовал на моих друзей.
— В жизни надо бороться. Только негодяи сидят сложа руки, когда человек в беде. Мы не согласны!
— Мы уходим… Увольняемся по собственному желанию, — буркнул Пьеро.
— Не имеете права нас задерживать! — отстаивал свои права Арлекин.
Такого оборота дел я не ожидал. Я зажался и молчал. Я думал: хорошо, что они не стали рабами масок! Полный разлад с масками. Театр вышел из берегов. Сквозь маски проступали лица — взволнованные, полные решимости. Артисты становились людьми, и настоящими. Надо было помочь им удержаться, не смалодушничать.
— Вы же не дезертиры, — стараясь сохранить спокойствие, сказал я. Мы вместе изопьем эту чашу. Вместе дойдем до цели.
— До какой цели? — в голосе Пьеро чувствовалась жесткость. — Когда все погибнут и останутся одни тени?
— Тогда уходите, — все так же сдержанно сказал я. — Ваши тени останутся как укор вам. Я принимал вас за людей, а вы оказались тенями.
Никто не тронулся с места. Я чувствовал, как они борются сами с собой.
Шурша кимоно, в комнату бесшумно вошла Мама. Она села на краешек циновки и нежно провела рукой по головке дочери, как бы снимая боль. Потом заговорила:
Наступает тяжелая ночка.
Как тебе, моя радость, поможешь?
Я боюсь укачать тебя, дочка.
Вдруг уснешь, а проснуться не сможешь.
Сасаки молчала, только дыхание ее стало учащенным. Потом она открыла глаза, из последних сил приподнялась на локте.
Мама, прощай! Ухожу, улетаю,
Каплей росы я сейчас испарюсь.
Хрупкой снежинкой в ладони растаю.
Я умираю, но я повторюсь.
Мама, прощай! Нет, не надо прощаться.
Вместе мы нашу беду переждем.
Буду к тебе я весной возвращаться.
Буду в окошко стучаться дождем.
Травкой в знакомом взойду палисаде.
Стану в апреле частицей тепла.
Выйду на улицу в белом наряде.
"Сакура, — скажет сосед, — зацвела".
