— Вот мы и пришли,—сказал Иван Федорович.— Тут живет старый кавалерийский рубака, лично знавший Сергея Лазо.
Посреди двора, обнесенного жердяной изгородью, стоял хозяин — Иван Павлович Миронов, коренастый, с загорелым лицом, в темном картузе, надвинутом на брови.
— Ну че стоим? В ногах правды нет,— сказал он. Вскоре пришел его друг — односельчанин Петр Иванович Уваровский.
Они рассказывали о том, как в годы гражданской войны, невдалеке от пади Алтагачан, построили землянки, собрали оружие и партизанили. Рассказ продолжила песня:
Из пади, Алтагачана из коммуны лесовой
Подъезжал к Курунзулаю взвод разведки боевой.
Засвистели пули градом — грохот выстрелов, гранат.
Уничтожили на месте весь семеновский отряд...
Около тридцати песен было записано на магнитофон, когда зазвучала вдруг та, которую, казалось, я искал всю жизнь.
Запевал тенорком Петр Иванович Уваровский. Он пел задумчиво и, казалось, видел себя в песне:
В полдневный жар в долине долгих станов
С свинцом в груди лежал недвижим я...
Да это же Лермонтов! Удача небывалая! Ни в жизни, ни в одной фольклорной картотеке, ни в одном своде я не встречал народных вариантов стихов этого поэта. Провожая вторично Лермонтова на Кавказ, В. Ф. Одоевский вручил ему небольшого формата альбом с просьбой вернуть его исписанным стихами, конечно, новыми. Поездка поэта на Кавказ оказалась последней, но просьба Одоевского была выполнена. Михаил Юрьевич поместил среди первых записей стихотворение «Сон». И вот оно здесь, в таежном Курунзулае, обернулось народной песнью.
— Че, пондравилось? — спросил Уваровский, окончив пение.
— Да, понравилось, и очень! — не скрывая волнения, ответил я. И спросил: — А почему вы поете «долгих станов» вместо «Дагестана»? Ведь стихотворение Лермонтова начинается словами: «В полдневный жар в долине Дагестана...».
— Дак то ж Лермонтов,— усмехался запевала.— Он ведь тут не жил и Забайкалья не знает. А у нас долгие станы были повсюду, где проходило пешее войско или кавалерия. Стан — это долгая стоянка.— И добавил: — Нет, «Дагестан» нам не подходит.
Я прочел несколько стихотворений Лермонтова и последним — «Сон». Старики сидели молча, слушали внимательно, качая головами. А когда я закончил чтение, Уваровский вдруг запел:
И в разговор веселый не вступая,
Сидела с ним задумчива она.
В его груди, дымясь, чернела рана.
Кровь из нее бежала как струя.
— Да... Конечно, у Лермонтова стройнее,— сказал он, закончив куплет.— А может, вставить в песню все его слова?
