Паундер грустно усмехнулась, а её глаза сверкнули.
— Да, он такой.
— Послушайте, — сказал я. — Не хочу сильно лезть в ваши личные дела, но…
— Но как я сошлась с бигфутом? — спросила она.
Я пожал плечами, стараясь выглядеть бесстрастным.
— Была на раскопках в Онтарио, я археолог, и задержалась до поздней осени. Попала под снегопады, серию буранов, которые продолжались целый месяц. Организовать мои поиски было некому, я даже не могла по радио сообщить, что я всё ещё там, — она покачала головой. — Я заболела и осталась без провизии. Мне грозила смерть, если бы кто-то не начал подбрасывать по ночам кроликов и рыбы.
Я улыбнулся.
— Река в Плечах?
Она кивнула.
— Я начала следить по ночам. Однажды буря закончилась в нужный момент, и я увидела его, — она пожала плечами. — Мы начали разговаривать. С этого всё и началось.
— То есть, вы двое не женаты, или?..
— Это имеет какое-то значение? — спросила она.
Я примиряюще развёл руками.
— Он мне платит. Вы нет. Это может повлиять на ход процесса принятия решений.
— Довольно честно, да? — сказала Паундер. Она посмотрела на меня, а потом кивнула, вроде как одобряя что-то про себя. — Мы не женаты. Но женихи точно не ломятся в мою дверь, и я всё равно никогда не видела особой пользы в мужьях. Мы с Рекой довольны существующим положением дел.
— Ну и замечательно, — сказал я. — Расскажите о вашем сыне.
Она порылась в сумке, висевшей на спинке её стула, и подала мне фотографию, размером пять на семь дюймов, ребёнка лет восьми или девяти. Он тоже не был особо симпатичным, но выражение лица по-своему обладало юношеской привлекательностью, а улыбка была столь же искренней и тёплой как солнечный свет.
— Его зовут Ирвин, — сказал Паундер, улыбаясь фотографии. — Мой ангелочек.
Мне кажется, даже у сильных, похожих на вышибал супермам есть мягкий уголок в душе для своих деток. Я кивнул.
— В чём вы видите проблему?
— С начала этого года, — сказала она, — он стал возвращаться домой с травмами. Ничего серьёзного, ссадины, ушибы, царапины. Но, подозреваю, раны были сильнее, до прихода мальчика домой. На Ирвине всё заживает очень быстро, он никогда не болел: вообще никогда, ни дня в своей жизни.
— Думаете, кто-то обижает его, — сказал я. — Что он сам говорит об этом?
— Придумывает отговорки, — сказала Паундер. — Явно выдумывает, но мальчик, по крайней мере, так же упрям, как его отец, он не расскажет мне, от кого, где и как получил ранения.
— Ага! — сказал я.
Она нахмурилась.
