Бэм бросает угрюмый взгляд на Трейса, который во время собраний обычно не роняет больше двух-трёх.
— А он что думает?
— Я считаю, вы должны делать то, что велит Коннор, — отзывается Трейс.
Бэм фыркает.
— ...сказал настоящий пехотный бёф.
— Я служил в военно-воздушных войсках, — отвечает Трейс, — пора бы тебе зарубить это себе на носу.
— Суть в том, — вмешивается в перепалку Коннор, пока Эшли не пустилась в рассуждения о том, как важно держать в узде свою агрессивность. — что нам всем надо крепко подумать, как в случае всего очень быстро унести отсюда ноги.
Оставшееся время они обсуждают всякие насущные бытовые мелочи. Коннор не перестаёт удивляться тому, как Адмиралу удавалось сохранять самообладание, обсуждая поставки гигиенических прокладок, в то время как над Кладбищем денно и нощно маячил грозный призрак заготовительного лагеря. «Всё дело в том, кому и как ты делегируешь обязанности», — внушает Трейс. Делегирование и было истинной повесткой дня нынешнего собрания.
— Все могут идти, — наконец объявляет Коннор, — кроме Бэм и Джона — есть разговор.
Все выходят. Коннор просит Джона тоже подождать снаружи, пока он побеседует с Бэм с глазу на глаз. Коннор знает, чтó ему предстоит сделать, вот только делать этого ему ох как не хочется. Есть люди, которых хлебом не корми — дай выложить какую-нибудь плохую новость, но Коннор не из их числа. Он хорошо знает, что это такое, когда тебе говорят, что ты ничтожество, бесполезная дрянь и от тебя больше толку в расплетённом состоянии.
Бэм стоит, скрестив руки на груди, всем своим видом источая самоуверенность.
— Ну, что ещё?
— Расскажи-ка мне о протухшем мясе.
Та как ни в чём не бывало пожимает плечами.
— Подумаешь! Агрегат одного из холодильников полетел. Его уже исправили.
— И как долго он «летал»?
— Не знаю.
— Значит, ты понятия не имела, сколько времени холодильник простоял без тока, и всё равно подала мясо, которое в нём хранилось?
— А почём мне было знать, что эти хлюпики заболеют? Сами же жрали, никто не заставлял — значит, это их проблема.
Коннор представляет себе боксёрскую грушу, и правая рука сама сжимается в кулак. Парень смотрит на акулу и заставляет кулак разжаться.
— Больше сорока человек лежали пластом два дня! Нам ещё повезло, что так легко отделались.
— Ну ладно, ладно, в следующий раз буду внимательнее! — рычит Бэм. Наверняка точно таким же нагло-грубым тоном она разговаривала с учителями, родителями, юнокопами — со всеми представителями власти, с которыми сталкивала её жизнь. Коннора воротит от того, что теперь он сам — представитель власти.
