— Медуза, — говорит он. — Карга. Ведьма. Кривые, гнилые зубы.
Она застывает.
— Ты считаешь меня безобразной?
— Безобразная! — он пробует слово на язык. — Нет, не ты! Безобразная зелёная пейсли безобразная.
Роберта с облегчением смеётся и осматривает свою блузку.
— Ну, на этот счёт могут быть разные мнения, так ведь?
«Счёт! Считать! Мой отец бухгалтер! Нет, полисмен. Нет, заводской рабочий. Нет, адвокат, строитель, аптекарь, дантист, безработный... он умер». Его мысли и правдивы, и ложны. Его собственное сознание — это загадка, которую он даже не надеется разгадать. Его охватывает тот самый страх, о котором говорила Роберта. Он опять пытается освободиться от пут и понимает, что стянут не только ремнями, но и бинтами.
— Кто? — спрашивает он опять.
— Я тебе уже сказала, — отвечает Роберта. — Ты разве не помнишь?
— Нет! Кто? — настаивает он. — Кто?
Роберта с пониманием выгибает брови.
— О! Ты спрашиваешь, кто ты такой?
Он с нетерпением и страхом ожидает ответа.
— Это вопрос на миллион долларов. Кто же ты? — Она барабанит кончиками пальцев по подбородку, соображая, как ответить. — Комиссия не пришла к единому мнению насчёт твоего имени. Устроили балаган, клоуны ковёрные, каждый пытается пропихнуть своё предложение. Так что пока они там грызутся, может, ты сам подберёшь себе имя?
— Подберу сам? — Как это? Почему он должен сам выбирать себе имя? Разве у него его нет? В голове всплывает ряд имён: Мэтью, Джонни, Эрик, Хосе, Крис, Алекс, Спенсер — и хотя некоторые из них кажутся подходящими, всё же ни одно не вызывает отклика в его душе. Он трясёт головой, стараясь, чтобы разрозненные кусочки его «я» легли на подобающие им места, но из этого ничего не выходит, только голова начинает болеть.
— Аспирин, — говорит он. — Тайленол-аспирин, потом считать овец.
— Да, поднимаю. Ты, должно быть, устал. Мы добавим тебе болеутоляющих. Сейчас я ухожу, и ты сможешь отдохнуть. Продолжим завтра.
Она поглаживает его по руке и решительно выходит из комнаты, выключив за собой свет. Он остаётся наедине с разобщёнными осколками своих мыслей, которые не желают даже пожать друг другу руки в темноте.
• • •
На следующий день — или, во всяком случае, он думает, что это следующий день — он уже не чувствует себя таким разбитым, и голова болит меньше, но в ней всё та же сумятица. В нём зарождается подозрение, что белая комната, в которой он лежит — вовсе не больничная палата. Судя по архитектурному стилю, он в чьей-то личной резиденции, приспособленной для содержания и реабилитации одного-единственного пациента. Из-за окна доносится шум, хорошо слышимый даже тогда, когда окно закрыто. Постоянный, ритмичный грохот и шипение. И только после суток вслушивания в этот звук он соображает, что это такое. Прибой. Он на берегу моря. Хорошо бы полюбоваться видом. Он просит Роберту об этом, и та соглашается. Сегодня он впервые покинет койку.
