Когда ручеек монет иссякал окончательно, парень хватал деревянную миску и обходил с нею публику, выкрикивая проклятия. «Бездельники, скупердяи, гнусные жадины!» — какими только определениями не награждал он зевак, однако никто не обижался, никто не уходил, наоборот, крики привлекали новых зрителей, некоторые из них швыряли монеты. Видимо, таковы были законы жанра, и обижаться на них не имело смысла.
Да и грех, действительно, обижаться на того, кто калечил себя, ложась голой спиной на битое стекло, взгромоздив на себя восьмерых добровольцев из публики. Едва трюкач вставал с земли, как тут же начинал следующий аттракцион: отхлебывал из пластмассовой банки керосин, а потом изрыгал гейзер пламени или же давал добровольцам из публики опутать себя цепями, скрепить их дюжиной замков, а потом срывал узы, корчась от напряжения.
Он уже давно привык. Это было для него обычным занятием, его повседневным трудом, хлебом насущным. И будничными, привычными движениями девушка в пончо вытирала кровь на спине своего компаньона, точно смахивала пыль с пиджака...
— Да, я уже привык... — признался мне однажды двадцатилетний Гийом, невысокого роста паренек из Бретани, приехавший в Париж в поисках работы.
Мы познакомились на улице Бельвиль, в агентстве по трудоустройству. Я проходил мимо, заметил у одного из домов толпу и, когда агентство открылось, вошел внутрь. Все сели на стулья, поставленные рядами, как в классе, молча, украдкой оглядывая друг друга. Время от времени кого-то вызывали, он вставал, пересекал зал — темно-голубой бетон и стеклянные перегородки — и опускался на стул перед письменным столом, за которым сидел агент по трудоустройству.
Я прислушался к разговору между одним из агентов и сидевшей напротив него симпатичной блондинкой. Опросив клиентку, агент говорил в телефонную трубку: «Она хорошенькая и подойдет для вашего магазина». Потом клал трубку и набирал новый номер: «Нет, она еще не достигла совершеннолетия, но зато... Послушайте, месье, она прехорошенькая, и я уверен, что ваш банк только выиграет от этого...» И снова вешал трубку, и снова набирал номер...
Время от времени я слышал фразы, которые были недоступны моему пониманию. Например: «Этому нанимателю номер 97 не нужен». — «Понятное дело. А ты попробуй предложить ему мой, шестнадцатый».
Гийом мне все объяснил. Он знал эту машину «как свой собственный карман». 97 и 16 оказались шифрами для «наиболее тяжелых случаев». «Шестнадцать» обозначало молодого человека, которому едва исполнилось шестнадцать лет, который не освобожден от воинской службы и не имеет опыта работы, а число 97 — уроженца Мартиники или Гваделупы.
