Отложив журнал, он нашел фотографию своей яхты «Отаго».
— Назвали в честь настоящего «Отаго», которым управлял Джозеф Конрад. Разбитые останки его корабля наши моряки видели у острова Тасмания...
Постепенно пружина темы расслабилась, выпрямилась, и мы не заметили, как стали говорить о раннем снеге на побережье, о предстоящем Новом годе, о том, понравился ли мне старый Гданьск, которого я еще не видел...
Уже у дверей, прощаясь, Цецилия сказала:
— Будем ждать, когда придет время и счастливая крестная мать разобьет о борт «Дара Молодежи» бутылку шампанского!
Маленькая Анна вдруг прошептала такое, что вызвало у всех улыбку, а потом и растерянность.
— А можно, — обратилась она к отцу, — мне разбить ЭТО о твой корабль?..
Возвращались в гостиницу поздно вечером, пешком. Она располагалась в противоположном конце города, по дороге в Сопот, на самом берегу моря и называлась «Посейдон».
Шел мокрый снег.
Не первый раз за сегодняшний день, оставаясь наедине со мной, моя коллега делала свои выводы:
— Вы не видели, как стояли их лыжи?.. Три пары, очень скромных, недорогих — длинные, поменьше и совсем маленькие. А пани Ольга занимается электроникой — пока она готовила кофе, я успела с ней поговорить. И ждет мужа, когда по вечерам он уходит в свое КБ, и вяжет... Заметили свитер на пане Зигмунде?
Не доходя до гостиницы, на повороте к морю, мы остановились у той же ивы. Мокрый ветер трепал ее длинные, как волосы колдуньи, ветви. Пахло прелыми листьями.
— Вот вижу иву и почему-то думаю о Шопене, — Цецилия неслышно что-то напевала.
— Скажите мне что-нибудь еще о ваших ивах, — попросил я.
— ...Вокруг Варшавы, в Мазовше, ивы скромнее. У них не такие длинные ветви. Плоские, чистые поля, и на них ивы...
Мы снова пошли.
— Странно, вот сейчас, пока мы разглядывали иву, я будто бы слышала тему из Первого концерта Шопена. Медленную часть — «Romance». Странно, последний раз я слушала его в Ленинграде...
Надир Сафиев, наш спец. корр.
Гданьск — Москва
Надир Сафиев
Все круче склон, все уже каменистая тропа, стихает в ушах торопливый тревожный раскат — далеко внизу остался петляющий по ущелью, желтый, вздувшийся от дождей Шаро-Аргун. Мы в самом сердце Чечни. Пять шагов впереди, пять позадь — остальное пространство скрыто молочной пеленой облаков, сквозь их разрывы то призрачно мелькнет над головой черная нависшая скала, то разверзнется на расстоянии протянутой руки пропасть, и камень, отброшенный лошадиным копытом, летит в нее, — долго еще разносит эхо его тяжелый подскок.
