Лишь бы не больно и как можно позже.
— Вы, как ученый, можете описать… ваше видение факторов, повлекших…
Мастер продолжал стоять спиной у окна, не шевелясь. Голос его дрогнул.
— … ну, вы поняли…
Десять присутствующих засуетились оживленно, мужчина средних лет в безукоризненно кроеной ткани позволил себе экспрессивно воздеть обе ладони вверх, тыльными сторонами к соучастникам, что должно было выражать, по его мнению, праведность возмущения.
— Да не нужно мусолить! Доигрались! Излишняя свобода государственных образований кастомных людишек должна была чревато закончиться, рано или поздно! Они подземными экспериментами довели до… к катастрофе!! Мы это прекрасно понимаем. Как и вы, ваше преосвященство… Я правильно говорю?! Мы всегда говорили, что заигрывания с дикарями будут стоить нам руки по локоть! Вы должны помнить, милорд, слова моего отца… Тогда было не поздно уничтожить их, придавить совсем… Вообще! И система нормально функционировала бы…
Седой бородач наклонил голову вперед и вбок, чтоб видеть последнего безумца бывшей популяции и не привлекать внимание излишней любопытностью.
— Возможно, вы правы, достопочтеннейший брат мой… В любом случае, нам нужно успокоиться и выслушать мнение специалиста… — Мастер был мягок, но привычка слушаться любого его замечания была выработана на собраниях ордена задолго то того, как многие из нынешних участников родились.
Мужчина в идеальном костюме кивнул всем туловищем влево и воздел кверху одну ладонь, что, похоже, символизировало презрение к любому авторитету, независимо от ранга.
Наступила тишина. Зал заседаний, последний очаг цивилизации, представленный бывшей элитой элит, затих в ожидании слова белого бородача. Человека, чье происхождение, из кастомного государственного образования — как цинично они наловчились заменять более презрительное слово, обращенное, в бытность, на целые народы — не оставило бы ему шансов увидеть в жизни хоть кого-то из собравшихся. Если бы не гениальный ум истинного ученого.
— А я не знаю… — Борода продолжал сидеть с низко опущенной головой, провинившимся школьником.
Зал зашумел, насколько мог в подавленном эмоциональном состоянии. Мастер повернулся. Лицо его было белым, безжизненным, безучастным и безвольным.
Через полминуты зал умолк до мертвой тишины.
— Я не знаю, что именно привело к желанию планеты уничтожить нас, своих детей… Может быть, «Инверсия», о которой вы говорите… нацеленная на такое же испытание… как, скажем, «Элегия» — эксперименты с магнитным полем, предпринятые их коллегами, через океан, вам на утеху… Или «Вавилон»… опыты над ноосферой, санкционированные советом ордена в прошлом году… Или отравлявшие, столетиями, выбросы наших заводов… Наплевательское отношение, тщательно смешанное с самоуправством повсюду, куда можно добраться физически… Брезгливость ко всему, куда добраться не можем… Ядерные испытания, химические соединения, транспортные потоки… Мы сами довели до необратимого финала. Природа очистит себя от скверны…
