Тут я почувствовал, как напряглись мышцы лица Фарли, и даже его густая борода не могла скрыть, как заходили желваки.
— Я помню данные переписи, — повторил он. — К 1950 году их численность составляла от 5 до 6 тысяч по всему, канадскому северу! Недаром министерство по делам северных территорий и индейцев схватилось за голову и вынуждено было предпринять энергичные меры, чтобы предотвратить их полное уничтожение. Эти меры отчасти дали себя знать, но язвы «цивилизации» чувствуются весьма остро. Виски, которое в громадных количествах завозится на фактории, соседствующие с эскимосами, продолжает неотвратимо ослаблять их жизнестойкость, ведет к деградации. Медицинское обеспечение находится на том же уровне, что и в начале века...
Из прочитанных мною работ Кнуда Расмуссена, исследователя канадского севера, я узнал, что специфическая культура континентальных эскимосов развивалась около больших рек и озер северной части Канады. Отсюда они впоследствии двигались к морскому берегу, или, гонимые враждебными племенами, или выслеживая оленей, менявших пастбища... Правильность этих предположений подтверждается и цепью «гуриев» (небольших пирамид из камней, которые ставились эскимосами над тайниками, где хранилось оружие или запасы пищи), идущих из глубин континента к побережью.
Миролюбие, гостеприимство, готовность всегда прийти на помощь человеку, оказавшемуся в беде, — и это подчеркивалось многими исследователями крайнего севера, кто без всякой корысти входил в контакт с инуитами, — свойственны всем без исключения эскимосам. Стоило путнику, продрогшему на ледяном полярном ветру, еле волочившему ноги от усталости, прокричать традиционное эскимосское приветствие «иллорайник тикитунга» — «я пришел с настоящей стороны», как все стойбище наперебой приглашало его в свои жилища. Тут же варился традиционный суп, резалось на куски мясо тутки (оленя) или тюленя, причем самые лакомые его части обязательно предлагались гостю. Гостя сажали поближе к очагу, а женщины снимали с его замерзших ног обувь и растирали онемевшие от холода икры и ступни до тех пор, пока они не становились огненно-красными.
Словом, я накопил довольно много сведений об эскимосах для того, чтобы, если придется, не чувствовать себя среди них чужаком.
И вот наконец я в Черчилле — самом северном городе провинции Манитоба, который насчитывает что-то около двух тысяч жителей. Это был самый «лысый» город, с которым мне довелось познакомиться в Канаде. Слишком суров здесь климат и вовсе неплодородна земля, которую черчиллцы называют «пермафрост», а мы — вечной мерзлотой.
