Однажды вечером, когда неразлучная троица партнеров по скату сидела за игрой, подполковнику Хагебергу показалось, что патер, устремивший взор в свои карты, напряженно прислушивается к разговору двух морских офицеров.
— Ваше преподобие, — спросил он, — вы играете?
Патер медленно перевел на него взгляд и сказал:
— Вы бы хорошо сделали, если бы выложили наконец вашего бубнового туза.
Подполковник затянулся сигарой и бросил на стол туза бубей.
В этот вечер патер засиделся дольше, чем обычно: он заявил, что намерен оставить свой выигрыш в казино, и пригласил нескольких морских офицеров, стоящих у бара, выпить с ним.
Офицеры пили аперитивы и коктейли, отдавая предпочтение так называемому «Прибрежному», — из виски и французских коньяков. Патер же заказал бургундское: его желудок, как объяснил он офицерам, пытавшимся склонить его к своему любимому напитку, не выносит коктейли. Ну и ради патера все решили выпить густого сухого бургундского урожая 1907 года.
— Ваше преподобие, долго ли продлится эта война? — спросил молодой бледный лейтенант, происходивший, как это было известно патеру, из богатой семьи из Оффенбаха.
— От пророчеств я отказываюсь!
— Ваше преподобие, вы и в самом деле не имеете представления о том, когда наступит мир?
— Да оставь же ты свою вечную пустую болтовню! — крикнул ему раздраженно другой офицер. Вернер Каульбах, берлинец, слыл среди сослуживцев краснобаем, и резонером. — Определенно в следующем месяце. Можешь не сомневаться. Пусть только придут те лодки — у бриттов сразу перехватит дух.
В соседней комнате заиграл граммофон: «За истертый франк и хлеба кусок приголубь ты меня на часок...»
— Ну, началось! — недовольно пробурчал берлинец, не переносивший подобных песенок.
Остальные были иного мнения. Патер услышал, как кто-то шепотком упомянул про Коольгаденгассе. Это была улица борделей. Он обратился к берлинцу, оставшемуся в одиночестве:
— Герр Каульбах, вы не проводите меня? Час уже поздний.
— Охотно, ваше преподобие! — с готовностью откликнулся тот.
— Ваши приятели весьма компанейские парни, — сказал патер, когда они выбирались из полутемных лабиринтов портовых кварталов к центру города.
— Еще бы, — сказал Каульбах. — Война многих запустила в один котелок.
И по просьбе патера он рассказал все, что знал, о прошлом своих приятелей, в том числе и о юном кутиле и бездельнике Конраде Дистельбергене из Оффенбаха, которому надоела война, ибо, как правило, прежде зиму он проводил в Давосе, бегая на лыжах, а раннюю весну — на Лазурном берегу.
