А за кулисами, в дальнем углу, над пестрым петухом рыдал пожилой крестьянин.
— Это было его последнее сокровище, — пояснил Фернандо. — Его боец выдержал несколько трудных сражений. Но это был обычный деревенский петух, который не мог по-настоящему конкурировать с породистыми бойцовыми. Чудес на свете не бывает. К тому же настоящие состояния наживают на пентакси не бедняки крестьяне, а бизнесмены, ставящие тысячи на известных им петухов...
Наутро я продолжил свою поездку к Легаспи. Рисовые поля постепенно уступали место плантациям кокосовых пальм или сплошной стене сахарного тростника. Реже виднелись согбенные фигуры тао-крестьян, бредущих за своими буйволами-карабао. Вспомнился вчерашний крестьянин, плакавший в темном углу над мертвым петухом, который напрасно надеялся выбиться из нищеты, играя на петушиных боях. Но разве не с такой же призрачной надеждой приезжают в Манилу тысячи молодых людей, например, из провинций Лагуна и Биколь, по дорогам которых мчится наш автобус?
Работа. Вечная иллюзия, что в столице легко найти работу, удастся «выбиться в люди». В деревне или маленьком городке — большие семьи, крошечные наделы не могут прокормить их. Да и не у каждого есть земля. Особенно мобильны, как теперь модно говорить, выпускники школ, которые не могут найти применения своим знаниям в провинции. К тому же им вдвойне тяжелей оставаться бесправными перед местным помещиком, который фактически сохраняет почти ту же полноту власти, что и десятки лет назад. Вот и едет молодежь в столицу пополнять когорты безработных. В значительной степени именно из-за этого число жителей Манилы удвоилось менее чем за полтора десятка лет, и теперь ее население превышает четыре миллиона человек.
Почему-то распространено мнение, что город легко прокормит всех, кто только пожелает. И этому способствует такая национальная черта филиппинца, как стремление скрыть трудности и похвастаться процветанием, какового нет на самом деле. У одного моего знакомого при доме жил слуга Ано. Это было бессловесное существо, которому не везло с детства. Еще ребенком он тяжело заболел, и его родители, бедные крестьяне, переименовали его из Хуана в Ано (по-тагальски это слово означает «нечто»), чтобы обмануть болезнь. Болезнь действительно отступила, а новое имя осталось на всю жизнь. Позднее, когда Ано стал юношей, помещик продал ему карабао за триста песо. Но поскольку у бедняги не было за душой ни сентаво, помещик обязал его работать слугой в своем сдаваемом в аренду городском доме. За пятнадцать лет Ано практически отработал, по крайней мере, сотню раз по триста песо, но продолжает считать себя зависимым от помещика. Конечно же, он не сколотил состояния, ибо получал жалкие гроши. Правда, ежегодно ему дают две недели отпуска, чтобы съездить в деревню. И нужно видеть, в какого франта превращается Ано, отправляясь к родным, которым обязательно везет подарки. В далекой деревне он слывет ловкачом, хорошо устроившимся в городе. Неудивительно, что вся деревенская молодежь жаждет податься в столицу, чтобы преуспеть там и со временем пустить пыль в глаза деревенским родственникам.
