Наверное, важнейшее, что уже сейчас дала систематизация, — это осознание факта: не село должно идти в город, а город к селу. Если условия жизни и там и там одинаковые, если в селах появляется своя промышленность — конечно, ориентированная на традиционные занятия населения, — то и само понятие «село» постепенно теряет свое первоначальное значение.
И, наверное, следует ожидать, что совсем скоро проявится и повсеместная тенденция к обратной миграции: люди начнут возвращаться в старые села, которые станут новыми городами.
В. Никитин
Помню, давали в тот день рис. Я пытался есть и не мог. Снова и снова продумывал то, что должно произойти через несколько минут...
...Мы беседуем с Антонио Терезо у него дома. Он живет под Лиссабоном на окраине поселка Сан-Жоан-де-Тожал. Сидим за столом в маленькой кухне. Жена Антонио — Глория наливает кофе, потом присаживается рядом и, подперев ладонями щеки, тоже внимательно слушает мужа. Чашечка в огрубевших руках Антонио кажется совсем невесомой и хрупкой. Чего только не переделали на своем веку эти руки! Антонио работал с детства. Сначала водоносом у рабочих — мостильщиков дорог. Потом учеником каменщика. Впрочем, не учеником, а мальчиком на побегушках. Был батраком-поденщиком на виноградниках у латифундиста. Подростком в Лиссабоне нанимался мыть машины, работал стрелочником и кондуктором в трамвайном парке, выучился водить машину, стал шофером автобуса. В компартии с пятидесятых годов. Вскоре после вступления за участие в забастовке был арестован и отправлен в форт Кашиас под Лиссабоном. После суда получил два года и три месяца заключения. Сравнительно мягкий приговор объяснялся тем, что Антонио только недавно стал коммунистом, и фашисты решили, что имеют дело с этакой «заблудшей овцой», темным парнем, которого еще не поздно «исправить».
Началась жизнь в тюрьме: строгий режим от подъема до отбоя, карцер за малейшую провинность, редкие свидания с женой, долгие ожидания писем.
Глория выходит в соседнюю комнату, копается в громадном семейном комоде и приносит пачку открыток, которые Антонио посылал ей из Кашиаса: скупые строчки с синими круглыми штампами тюремной цензуры, тщательно замазанными словами, которые казались бдительным стражам подозрительными.
Однажды она получила странную открытку. Где она?.. Глория роется в пачке, находит ее и протягивает мне:
«Кашиас, 10 августа 1960 года.
Глория, любимая моя! Я раньше не слушался тебя, а теперь вижу, что ты была права. Хватит с нас! Мы с тобой еще молоды и можем начать жизнь сначала. Я уже попросил, чтобы меня перевели в камеру для тех, кто согласен работать. Если не разрешат, буду очень жалеть. Не горюй, дорогая! Не беспокойся обо мне, я чувствую себя хорошо, мне ничего не нужно. Передавай приветы друзьям. Обнимает тебя и целует твой любящий муж
