Назад дороги нет, Асатиани нажал спуск, и камера начала снимать.
Это были индейцы ягуа. Они окружили Асатиани и его проводников и в полном молчании повели их. Шли час! два. Наконец достигли малоки — большого дома, в котором живет все племя.
Перед малокой (процессию встретил вождь племени. Асатиани открыл ящик с подарками, который всегда брал с собой, если уходил от лодки, — на случай вот такой встречи.
Вождь принял подарки и разделил их между соплеменниками.
— Очень удачно, — оказал он, — что вы прибыли сегодня. Вечером у нас свадьба. Женится наш лучший охотник.
Один из индейцев, сопровождавших Асатиани, вышел вперед и стукнул себя по плечу. Должно быть, это и был жених.
Три дня подряд продолжалась свадьба. Три дня провел Асатиани среди индейцев ягуа. На четвертый вместе с вождем и воинами он подошел к своей лодке, спрятанной в прибрежных зарослях. Отдал индейцам два ящика табака, попрощался с каждым из провожатых и отчалил. И в ту же секунду забил индейский Барабан Прощания.
Долго еще над мутной водой Амазонки слышны были частые дробные удары барабана. Так индейцы ягуа провожают гостей, если хотят, чтобы эти гости снова навестили их когда-нибудь.
Есть такое модное слово — «экзотика». И есть такое мнение — все редкое, удивительное, невиданное, экзотическое можно якобы подавать легко и поверхностно: читатель, зритель удивится, поахает — и дело сделано.
К экзотике можно было бы свести и те удивительнейшие вещи, что Асатиани удалось снять в Австралии, Южной Америке, Непале.
Но режиссер ищет совсем другое. Во всех, даже самых ранних лентах Асатиани сквозь внешнюю «диковинность» проступает острый, незатухающий интерес к социальному. Ведь недаром многие этапы его кинематографического пути прошли по переднему краю взрывных событий нашего мира: Алжир времен войны за освобождение, Западная Германия, франкистская Испания...
Кстати, и последняя картина Асатиани, сейчас еще только оживающая за монтажным столом, продолжает этот список. Это картина о Вьетнаме, ныне уже объединенном...
Все тот же старинный друг и спутник, уже изрядно послуживший Атлас мира, лежит на столе Георгия Асатиани. Как-то он подсчитал, что пускался в свои путешествия почти сто раз. Это тысячи и тысячи кадров — не тех маленьких кадриков, которых, как известно, в секунде «умещается» ровно двадцать четыре, а кадров-сцен, кадров-эпизодов. Каждый из них — результат долгого поиска и опыта. Можно было бы даже сблизить ленту путей Асатиани с лентами кинофильмов: и то и другое измеряется бесконечными километрами.
