— Что, перкеле 1, получил? Вот тебе, перкеле! Вот тебе!
1 Перкеле — проклятый (финск.)
Тесемка лопнула, мокрая холстина упала на горящую траву. Марья потопталась на ней — огонь погас. Тогда она перебросила мокрую холстину на другой участок.
И когда поляна, на которой огонь выжег большую темную кляксу, перестала дымиться, шест с холстиной сам собой выпал из рук Марьи. Она увидела, что ладони у нее в волдырях. В таких случаях женщинам полагается плакать. Марья не заплакала. Она подошла к берегу и опустила в целебную морскую воду свои натруженные руки.
Мой домик на берегу губы Лобанихи обдувался с трех сторон ветрами и для зимовки не подходил. По давно сложившемуся обычаю лесник с Лобанихи на зиму переезжал на Городецкий кордон. Помочь мне перебраться на Городецкий кордон и приехала Марья Дмитриевна.
Мы погрузили мешки с книгами на мой моторный карбас. Часть мешков не поместилась, и Марья Дмитриевна уложила их в свою лодку. Напоследок попили чаю из термоса. Марья Дмитриевна вывела лодку из губы и убрала обороты, дожидаясь меня. Сумерки плотнели. Уже нельзя было различить ветряк биостанции на Крестовом наволоке 1. По правой руке проплыла Березовая перейма 2 с сиротливо темнеющей заброшенной рыбацкой избушкой. Ветра не было, и мы держались правого берега острова Великого — это был кратчайший путь.
1 Наволок — мысок (поморск.).
2 Перейма — перешеек, разделяющий море и близкое к морю озеро (поморск.).
Когда миновали Грязную губу — илистый, заросший камышом залив, — совсем стемнело. Я потерял из виду лодку Марьи Дмитриевны. Лишь смутно видимый, а точнее ощущаемый, берег острова Великого помогал мне ориентироваться.
Отлив расходился вовсю. Мне стало тревожно: сумеет ли перегруженная лодка со слабеньким двухсильным мотором преодолеть напор встречного течения? Я сидел на пирамиде мешков, как цыган на возу, и управлял лодкой с помощью длинного шеста, прикрепленного к рулю.
Неожиданно мотор сбавил обороты. Лодку закачало сильнее. Я сполз с мешков к мотору, подвинул рычажок газа до упора. Мотор взвыл, развив фантастические обороты, и, поработав несколько секунд, смолк.
В наступившей тишине я услышал злобное бурчанье и плеск отливающей воды под днищем лодки, ровный шум сосен на острове и далекий рокот лодочного мотора Марьи Дмитриевны. Я похолодел. Куда отнесет меня в кромешной тьме студеной осенней ночи? Правда, у меня были с собой весла, но значение их было чисто символическое. У крупного развалистого карбаса были высоко надшиты борта. Это делало его пригодным для плавания при очень большой волне на моторе, но на веслах идти было практически невозможно.
