Год назад... Да что год! Еще позавчера, читая эти строчки, я бы представлял себе совсем другое место.
«В Центральной каменоломне раненые размещены в 2 больших отсеках — залах...»
Есть такие залы. Они, если смотреть от начала штольни со скобками, — сразу же направо.
«Многие впиваются губами в рельсы, уложенные в длинном коридоре...»
Людей мучила жажда. Так бойцы старались утолить ее. Но как, интересно, шла узкоколейка в каменоломне? Еще зимой Федор Федорович прислал мне письмо со схемой, нарисованной по памяти. Там обозначены узкоколейка, штаб обороны, его рация и т. д. Надо бы все это проверить теперь, когда мы знаем, где был центральный вход.
«Пленному дали кусок угля... Пленный рисует на стене у госпиталя традиционную эмблему врачевания — змею, обвившуюся вокруг лекарственной чаши...»
В одну из вылазок аджимушкайцы захватили двух немцев. Одного, эсэсовца, после допроса расстреляли. Другой, судя по форме, служил в пехоте. Он сказал, что до войны был рабочим, потом художником. Пленному дали кусок угля. Он нарисовал чашу со змеей, а потом Гитлера и Геббельса в сумасшедших позах. И под рисунком фюрера сделал надпись печатными буквами: «Гитлер собак».
«Длинный коридор служит как бы вытяжной трубой. Воздух тянет из глубины каменоломен, из всех отдушин в центральный вход, который по уровню расположен выше. Недалеко от входа с правой стороны — естественные щели...»
Не все понятно насчет воздуха. Но, может быть, тогда, когда центральный вход не был завален, поток воздуха в каменоломнях был иным. А так все поразительно сходится! И уровень, и щели, они, правильно, справа...
«Выясняется, что к центральному входу подошли гитлеровцы и сверху над первой катакомбой бурят... Взорвали первую катакомбу, где находилась охрана. Погибли все, кто там был».
В 72-м году недалеко от завала, у центрального входа, мы нашли красноармейскую книжечку Фонарева и записную книжку курсанта. Считали, что эти находки сделаны в глубине каменоломен, а это, оказывается, у самого выхода!
«...Слышим хорошо», — но для разговора требуют перейти на новый код, а у нас его нет... Разговор прерывается».
Здесь Федор Федорович вспоминает о том, как ему сначала не удавалось вклиниться в работу какой-нибудь радиостанции наших войск на Тамани. Ему отвечали скороговоркой, что слышат хорошо, и требовали перейти на новый код, опасаясь, что разговаривают с вражеским радистом.
«...Мы передали в эфир микрофоном, что нас второй день фашисты травят газами. Передали открытым текстом без предупреждения, без формальных правил радиокорреспонденции, не дождавшись работы, в сети наших раций на Тамани. У нас не было их нового кода.
