Гостиница 'Мухтар' | страница 2



Беру за рукав Мишку, и мы покидаем наши качели.

Через какое-то время, когда мы пересекаем дорогу и выходим на другую улицу, Шушарин говорит:

- А помнишь, такая ситуация уже была. Только давно это было. Мы вот так же с тобой отливали в одном из двориков. Дело еще около церкви было. Помнишь?

- Не помню, - отвечаю.

- Мимо проходила старуха, только тогда они посмелее были, - продолжает он, - и, включив свой "матюгальник", обругала нас.

Ты спокойно заканчиваешь с этим делом. Поворачиваешься. Отряхиваешь последнюю капельку прямо у ней на глазах и подчеркнуто не спеша начинаешь упаковывать свое хозяйство в ширинку. Затем делаешь вид, будто вытираешь "обоссанные" руки об одежду. И подаешь бабушке руку, будто бы для приветствия. Бабушка как сиганет от тебя, а ты ей вдогонку кричишь:

- Я Родион Раскольников, бабка! Разрешите представиться!

У Шушарина потрясающая память - память художника. Он может забыть, что ему нужно сделать на работе сегодня, но помнит все до мельчайших подробностей что его впечатлило когда-то. Меня раздражали иногда слишком частые его экскурсы в прошлое, хотя какая-то частица неординарности была в этом. Но сегодня его рассказ поднял во мне ностальгическую волну. И мне захотелось пойти послоняться по улицам, как прежде мы это делали.

И хотя зарядил дождь, прохожие забрались под зонтики, улицы подопустели, мы с Шушариным куда-то бредем, переходим сначала одну дорогу, потом еще одну, пока не оказываемся во дворе, в котором раньше жили обкомовские работники. Эти дома когда-то охранялись милицией, сейчас здесь только подъезды с кодами. Мы находим уютную скамейку, в разросшемся садике, где не очень мочит, и пьем: я - вино, Миша - "Пепси".

Смотря на Шушарина я в очередной раз удивляюсь: я пью - он не пьет, но пьянеет вместе со мной. "Человек нервического склада", как иногда я дразню его, и в этом есть большая доля правды. Он способен заряжаться чужими эмоциями или сопереживать чужое состояние. Да он сейчас в легком подпитии, как и я, хоть и не пил.

Но стоит ему сделать хотя бы глоток спиртного, как из человека он превращается в дебила. В полного дебила, которого носит нелегкая в погоне за навязчивыми состояниями. Жизнь для него становится "военной тропой", где его подстерегают разного рода опасности. От кого-то ему надо прятаться, таиться, "ложиться на дно", от кого-то бежать, куда глаза глядят.

Невостребованные "любови", "любови" прошлого начинают доставать его, и тогда он замыкается на них. И вот ему уже начинает казаться, что только с ними у него было что-то настоящее.