Я и читаю теперь куда меньше. По крайней мере, fiction — очень редко. Кроме всего прочего, отдаю себе отчет в том, что мне впервые уже никогда не прочесть ни «Трех мушкетеров», ни «Швейка», ни «Мертвые души», ни «Котлован», ни «Улисса». Перечитывать их — перечитываю. Как и в путешествиях: возвращаться в знакомые места не менее интересно, чем узнавать новые. Раньше, безусловно, хотелось новизны. Думаю, что скоро возвращения выйдут вперед. Я и сейчас возвращаюсь: Венеция, Тоскана, Голландия, Испания, Норвегия — вот любимые места. А с книжками: еще non-fiction куда ни шло, а уж литература вымысла, так называемая художественная, ну ее. То есть я и сейчас могу написать что-либо по поводу книжки, но только в том случае, если она меня заденет — не литературно, а по-человечески.
И. Т. Кто для вас в Нью-Йорке и вообще в эмиграции — незабываемые фигуры, произведшие наибольшее впечатление, которых вы вспоминаете и внутренне улыбаетесь?
П. В. Ну проще пареной репы — Бродский да Довлатов.
И. Т. Что такое был Довлатов? Был ли он то, что о нем сказано коллективно?
П. В. Нет, конечно. Тут стремительное сотворение мифа.
И. Т. В каком направлении его увел миф?
П. В. В направлении невиданной душевной красоты и благородства.
И. Т. Но ведь то обаяние, которое исходит от его страниц, оно ведь не случайно. Его нельзя придумать.
П. В. Тут интересная штука. Что называется, правильный вопрос. Вот говорят: «Стиль — это человек». Неверно. Стиль и человек — разные вещи. Все хорошее в Довлатове было — стиль. А все плохое — человек. И обаяние довлатовских страниц — это обаяние стиля. Конечно, их не разорвать, но это реверс и аверс. Монета того же достоинства, но стороны все-таки разные.
Довлатов был стилистическим, а не личностным явлением. Не Бродский. В моих отношениях с Довлатовым старший был я. При том что я на восемь лет моложе, не говоря уж про его известность. Но это он меня спрашивал, как поступать и что делать, не наоборот. Так было все двенадцать лет нашего общения. Для меня это говорит о многом, особенно если есть поправка на Бродского.
И. Т. Вы упоминали в ваших воспоминаниях о Довлатове, что был период дружбы, период вражды, снова примирение. Что такое период дружбы, можно себе представить. Что же такое период вражды?
П. В. Сергей обиделся на Сашу и меня, когда ему пришлось уйти из «Нового американца». Он явно ждал, что мы уйдем вместе с ним.
И. Т. Да, говорят: «Вайль и Генис предали Довлатова».
