— Мне бы попроще, за динар...
— Вот совсем простой, без украшений... прошлого века... всего лишь за полтора динара...
Поторговавшись, хозяин уступил кинжал за динар. Кинжал стоил раза в четыре дешевле, но как тут откажешься...
И все-таки кинжал был хорош: простой, без украшений, массивный. На весь Хадрамаут осталось всего несколько человек, которые умеют делать такие кинжалы.
Когда познакомишься с Хадрамаутом поближе, покровы «аравийской экзотики» слетают. Это радостно, потому что XX век приходит сюда школами и больницами, профсоюзными организациями и книгами, водопроводом и автомобильными дорогами. Но это и печально. Мировой капиталистический рынок, ворвавшись сюда со своими железными законами конкуренции, паровым катком прошелся по местным ремеслам, взамен оставив лишь штампованные суррогаты. Спаслись лишь те ремесленники, которые ориентировались на специфический местный и постоянный спрос — производство шляп, корзин, циновок, пряжи,
...На базаре пожилая женщина протянула мне несколько ломких, ноздреватых, пахучих кусочков смолы. Мирра!.. Одно из знаменитых благовоний, которыми столь славилась в древности Южная Аравия!
Плато и горы Хадрамаута и Дофара, лежащего дальше к востоку, несомненно, те самые, которые имели в виду и Птолемей и Плиний, когда писали о стране благовоний в Южной Аравии. Первая египетская экспедиция за благовониями в эти края, о которой до нас дошли сведения, состоялась в XXVIII веке до нашей эры. С тех пор торговля благовониями знала периоды расцвета и упадка. По сведениям Геродота, арабы каждый год преподносили персидскому царю Дарию в виде дани тысячу талантов ладана.
В значительно меньших размерах торговля благовониями продолжалась и в средние века. Марко Поло упоминает, что в порту Шихр (недалеко от Мукаллы) местный правитель собирал богатую дань с торговцев этими ароматическими веществами.
С течением времени торговля благовониями пришла в упадок. Но все же благовония — это, наверное, единственный местный товар, которому не страшна конкуренция.
За высокими домами опустилось солнце. Пустыня, открывающаяся из городских ворот, окрасилась в розоватый цвет, затем стала лиловой и, наконец, черной.
Выглянул месяц, и рога его были обращены вниз — к плоским крышам глиняных небоскребов Шибама.
В вечернем воздухе ноздреватые кусочки смолы пахли печально и нежно...
Алексей Васильев
Хадрамаут — Москва
