Болезнь
Так жил и работал Антониу до сорока семи лет. Затем пришла болезнь. Начали болеть суставы. Сначала глухо, потом все острей и острей. Появились какие-то странные язвы на теле. Пальцы рук и ног становились непослушными. Стало трудно держать молоток и резец... Однажды утром, пытаясь побриться, он со страхом увидел, что судорога искривила шею и смяла рот в дикой гримасе. Охваченный ужасом, он бросился к медикам, знахаркам и шарлатанам. Те полезли в свои пыльные фолианты, где были указаны снадобья для любых видов немощи. Против раннего полысения незаменим был жир медведя. От «дурной болезни» помогал порошок, изготовленный из высушенной и истолченной гадюки. Нервные расстройства лечились окуриванием дымом от перьев куропатки, либо человечьих волос, либо старых подметок, либо ослиных копыт... От всего были средства в старинных книгах. Беда только в том, что не помогли они Антониу.
Болезнь прогрессировала. Шептались старухи по завалинкам Вилы-Ринки, что это господь ниспослал кару на грешника за его беспутство в молодости. Вздыхали и крестились испуганно женщины, некогда плясавшие с ним до утра и обнимавшие на рассвете неотразимого и неутомимого мастера, а некоторые плакали горько. Народ прозвал Антониу «Алейжадиньо», что означает «Несчастненький», «Отверженный», «Убогий».
Трудно сказать, что его мучило больше: страдания физические или боль, поразившая душу. Люди стали сторониться его. Когда шел он по горбатым переулкам Вилы-Рики, закутанный до пят в голубой плащ, захлопывались ставни, и матери торопливо звали детишек. Он стал ходить к месту работы — в храм, где рождался очередной алтарь, — до восхода солнца, чтобы избежать испуганных взглядов соседей и случайных встреч. А возвращался затемно, когда город засыпал. Он понимал, что люди боятся его, потому что подозревают проказу. А прокаженный должен быть изгнан из города и страны. Таковы были законы предков: прокаженных не могли даже хоронить на общих кладбищах...
Потом он лишился возможности ходить: сгнили и отвалились пальцы на ногах. Трое его слуг — Маурисио, Агостиньо и Жануарио — старались не глядеть на своего хозяина. Жануарио, которому пришлось таскать Антониу на своей спине, пытался покончить с собой. Потом смирился. Приспособил мула, куда можно было усаживать хозяина. Потом сколотил для него носилки...
Прошел еще год, и случилось самое страшное: стали мертветь и отваливаться пальцы рук. И кто-то из немногих, наблюдавших развитие этой трагедии, рассказывал потом, что в ярости Алейжадиньо рубил себе пальцы. Он клал их по очереди на кедровое полено и кричал Жануарио: «Руби!» И тот рубил...
