Князь пожелал спуститься в подземелье в полном одиночестве. Он молча прошел по длинному и темному, похожему на чрево дракона коридору, мимо охранников с непроницаемыми лицами и пустыми глазами и остановился перед камерой, в которой томился узник.
Внезапно Юйтан почувствовал головокружение, словно внезапно оказался на краю бездны. Он боялся себя. Неужели здесь, в этих мрачных застенках ему наконец удастся отыскать кусок своего сердца, сокровенную частичку души? А если там, внутри, — чужой человек?!
Держа в руках лампу, князь медленно вошел в камеру, на полу которой лежал юноша. Слабый огонь осветил устало опущенные веки и скорбно сомкнутые губы узника, а затем воздух прорезал дикий стон, а потом страстный шепот:
— Киан! Сынок!
Юйтан рыдал, не таясь, а Куну было мучительно стыдно за свою ложь и свой страх. Его голова покоилась на коленях князя, на его лицо капали тяжелые слезы. Юйтан вытирал кровь сына своей одеждой, обследовал его раны заботливыми руками.
— Ты меня узнаешь?
Мысли Куна заметались, словно пойманные в силки птицы. Он мог считать себя спасенным и вместе с тем словно балансировал на хрупком мостике.
— Да… отец.
— Что случилось, где ты был?! Почему назвался чужим именем?
— У меня… я… я был ранен в голову под стенами Кантона и, очнувшись, не помнил себя. Даже не знал, как меня зовут. Постепенно память начала возвращаться, но я не уверен в том, что все это было на самом деле, прошлая жизнь казалась мне сном.
— Теперь ты проснулся. Мы поедем домой! Я знал, что боги не могут быть столь жестокими! Больше я никуда тебя не отпущу.
Юйтан укачивал его, как ребенка, а Кун думал о том, что отныне его жизнь вновь — и теперь уже навсегда — в руках этого человека.
Чувство воссоединения, возвращения смысла жизни, ощущение невиданного прилива сил было настолько властным и полным, что князь не сразу заметил, что сын изменился, изменился настолько, что порой его было трудно узнать. Юйтан понял это потом, когда выведенный из застенков, умытый, причесанный и переодетый в чистое Киан сидел перед ним на террасе, в бамбуковом кресле. Рядом не было никого — ни охраны, ни князя Арвая.
— Я хочу, чтобы этот человек был наказан, — твердо произнес юноша.
— Я с ним разберусь, хотя он не сделал ничего, противоречащего отношениям правителя и подданного, господина и слуги.
— Я ему не слуга!
— Он не подозревал, кто ты. Ты и сам этого не знал.
Киан взвился, как от удара плетью.
— А теперь знаю! Он унизил меня, он меня опозорил, пытал! Он хотел отнять у меня женщину!
