— Как мне надоел этот мальчишка! Орет и днем, и ночью!
— Наверное, он голодный? — сказала Мэй.
— Может, и так, но где я возьму для него столько молока?
— Дайте его мне, — попросила Мэй, и женщина с готовностью передала ей кричащий сверток.
Крупные слезинки, дрожащие на длинных шелковистых ресницах ребенка, напоминали бриллианты, его изящно очерченный ротик кривился в раздраженном плаче.
— Где его мать? — спросила Мэй, уже зная ответ.
— У него нет матери, — ответила женщина. — Цай купил его по дешевке в Кантоне, только не знаю, зачем.
— Понятное дело, — вмешалась другая, — не ему кормить ребенка и ухаживать за ним! Пока этот младенец начнет приносить деньги, он высосет из нас все жилы!
— Давайте я его накормлю.
Мэй оставила мальчика у себя, решив заботиться о нем во время путешествия. Ему наверняка было столько же месяцев, сколько ее сыну, хотя он выглядел истощенным и хилым. Жалость к несчастному брошенному существу была так велика, что однажды Мэй сказала Куну:
— Быть может, купим мальчика у этих людей?
Он горестно покачал головой.
— Ты сошла с ума! Наша жизнь висит на волоске, разве мы в состоянии взвалить на себя заботы о чужом ребенке?
— Он не чужой, он ничей, — вздохнула она, но не стала спорить.
Однажды вечером, когда они все вместе сидели у большого костра, Цай сказал, небрежно кивнув на ребенка, который мирно спал на руках у Мэй вместе с ее собственным сыном:
— Я надеялся, что это парень принесет нам немало лянов, но, сдается, все напрасно!
— О чем ты? Ведь это всего лишь сирота?
— Это не просто сирота, — загадочно произнес Цай и бросил одной из женщин: — Принеси тряпки!
Кто-то заботливо выстирал ткань, и хотя кое-где на ней зияли прорехи, она заструилась лучистым потоком, золотая вышивка заблестела в пламени костра, ослепляя взор.
Кун взял материю в руки, ощутил ласку родного тепла, и ему почудилось, будто это кусочек солнца, внезапно озаривший его жизнь.
— Где ты взял этого ребенка?!
— Купил на базаре в Кантоне у каких-то стариков. Они сказали, что рыбаки нашли мальчика в лодке. Он был завернут в эти тряпки, и я решил, что его родители были богаты, а значит…
— Это мой сын!
По его лицу текли слезы, и хотя многие подумали, что это вызвано едким дымом костра, Цай обо всем догадался.
— Так ты… Я должен был понять раньше, — сказал он и надолго замолчал, а потом обронил: — Я продам тебе ребенка, но ты должен уйти. Мы бедные бесправные люди, и это слишком опасно для нас.
— Я понимаю.
