С тем же скучающим видом направилась она в военную комендатуру, запоминая все мелочи. Ей помогали и женское любопытство, и обостренное чувство поэта, и внезапно появившееся чутье разведчицы.
Рейснер шла и видела: на балконе особняка высится фигура полковника — георгиевский крест почти держит его за жирное горло. Что-то знакомое чудится ей в рыхлых щеках и пышных подусниках полковника. А, да ведь это работник, штаба... Переметнулся к белым, что ж, надо запомнить! А вот парочка юнцов — на узеньких плечиках нарисованы зелеными чернилами погоны подпоручиков. В руках стеки, глаза маслянисто-вызывающи. А что там, под мощной колоннадой университета? Толпа нарядных дам и мужчин окольцевала трех богатырей. Рейснер удивленно вскинула брови: нет, не ошиблась. Грузно сидят на битюгах оперные артисты, одетые в латы, железные шлемы, узорчатые татарские ичиги. Они даже в позах Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алеши Поповича. Перед богатырями коляска, крытая ковром, на ковре — кучка золотых колец, часов, бриллиантовые сережки, золотой крест с распятым Христом. Над коляской плакат: «Жертвуйте в фонд помощи Народной армии!» Цветные дамы и черные господа умиленно вздыхают. На медных физиономиях трех богатырей серый пот. «Это уже не сон, а сама кривобокая, скуластая, охваченная белогвардейским бредом Казань», — тоскливо подумала Лариса Рейснер...
Уже третий день находилась она в городе. Сопровождаемая Мишей Иподи ушла она из Свияжска.
Душной ночью блуждали они по болотистым лугам и окрестным рощам. У Красной Горки наткнулись на последний красноармейский пост. Бойцы придирчиво проверили документы, несколько раз переспросили пароль. Провели к командиру. Он долго разговаривал с Рейснер. Потом угостил овсяным, с зелеными капустными листьями супом. Рейснер сидела под сосной, хлебала суп и прислушивалась к орудийным выстрелам. Шум падающих сосен пробегал по лесу. Лариса смотрела на соседние в рыжих отблесках костра сосны, горестно думала: «Деревья стоят тихо, как приговоренные, — удивительно тихо и прямо».
За Красной Горкой уже была ничейная зона: за нею заградительные посты белых. Рейснер и Миша рисковали встретиться с белыми каждую минуту и стали еще осторожней. Вышли на околицу какой-то деревушки. Темная, обмершая в страхе, деревня казалась совершенно беззвучной — лишь плеск воды напоминал о Волге. За изгородью темнело какое-то строение — оттуда доносился слабый стон. Женский голос, печальный и болезненный, бормотал по-татарски. Миша Иподи вынул наган.
