Поднималась деловая столица России... Под прямым углом от Мойки отходит канал, а над ним, в разрыве темно-красной кирпичной кладки, вытягивается, выгибается, растет массивная арка. Это Новая Голландия, тыловые ворота к адмиралтейским лесным складам. Ее могучая, поддержанная колоннами арка распахивает вид на приземистые судостроительные цехи, в ее голубом проеме улавливается еле заметное движение: отдаленный портовый кран шевельнул своими металлическими сцеплениями, поплыл вбок. И должно быть, не ты один, а сотни других людей, случайно или не случайно забредающих сюда, переживают одинаковое с твоим чувство неожиданного открытия: да ведь вот оно — каменное эхо пушкинской метафоры об «окне в Европу».
Холодным скрещением линий
И рощей ампирных колонн...
(Вс. Рождественский)
Веселый свежий полдень сверкает над Невой. Медленно ползут по мостам трамваи. Как самодельное солнечное полушарие, тускло царит над городом купол Исаакия. Через нагретые крыши домов и через прохладу Невы ему отзывается восклицательный петропавловский шпиль. Горбатость низко посаженных мостов словно подчеркивает, что и сама река здесь как бы немного выпукла, настолько она широка и настолько жадно дышит преддверием моря. И кажется, что свежие полотнища облаков накреняют петропавловский шпиль, как мачту. И весь город плывет мощным многопалубным фрегатом, а сбоку вспыхивают все новые и новые серебристые клубы небесной канонады. В такие полдни город разворачивается перед тобой блеском и упругостью пушкинского, стянутого рифмами мостов ямба.
И Нева пальбой тяжелой
Далеко потрясена...
Но такое — даже летом — не часто. Вдруг с залива наваливается на крыши косматая свинцовая накипь. Темнеет и покрывается мурашками Нева. Последний праздничный блик слизан с исаакиевского купола, и словно дождавшись этого знака, проносится вдоль улиц первой ветровой заряд, жесткий, прошитый дождевыми иглами. Тяжело, всею своей столетней массой заходили под ветром липы Летнего сада. Летят на мокрый песок ветки, здесь и там слышен треск ломаемых сучьев. В лиственном полумраке сиротливо зябнут отсыревшие мраморные фигуры античных божеств. Прибывающая вода лохматит в канале мечущиеся гривы водорослей.
И особое физическое счастье испытываешь в этот час, с трудом вышагивая против ветра по мокрой набережной. Холодно поблескивают затворенными окнами здания. Низкие хлопья" туч снуют над карнизами. Нагнувшись, но не отворачивая лица от свистящего воздушного напора, обгоняет тебя редкий прохожий, и ты успеваешь опознать в нем ту же самую сосредоточенность, что отпечатана на каменных лицах домов и в упрямом силуэте буксира, толчками вытягивающего против ветра связку барж.
