А потом ребром встал вопрос с финансами. Мы по-прежнему жили так, словно были богатыми и знаменитыми, но при этом практически ничего не зарабатывали. Тающие на банковских счетах деньги портили картину идиллии. Я стал подумывать пригласить агента, чтобы он оценил наш дом в Биг-Сюре.[4] В этом укромном местечке мы скрывались, когда хотели побыть наедине. Это был домик нашей мечты, расположившийся на отроге между горами и морем. Мы построили его, когда снимались в сериале и деньги текли рекой. Я понимал, что надо поделиться с Джил моими мыслями как можно аккуратнее. Ведь она часто говорила, когда мы нежничали друг с другом, что в этом домике будем вместе стариться. Пока же меня беспокоило то, что мы становимся все беднее и беднее. Нельзя сказать, что дом в Биг-Сюре обходился нам слишком дорого, но после визита оценщика стало ясно: отказаться от продажи мы не можем.
Слово «дом» вообще забавное. Разные люди подразумевают под ним разное. Джил была единственным ребенком в семье. Ее отец работал так, что семье приходилось переезжать чуть ли не каждый год, поэтому Джил постоянно переходила из школы в школу. В результате Джил очень неодобрительно относилась к переездам. Она говорила, что печется о детях, однако мне кажется, она спокойнее чувствовала себя, когда жила на одном месте. Дом для Джил был всем.
Я же хотел побыстрее отправиться в путь, посмотреть на мир, на то, как живут другие люди. За последние тридцать лет нам с Джил не раз приходилось срываться с насиженных мест, и я ни секунды не раздумывал — с легкостью продавал один дом и покупал другой. Для меня дом — это база, на которой я готовлюсь к следующему приключению. Именно из-за разных подходов к понятию «дом» между мной и Джил всегда существовало некоторое напряжение, и когда я продал наши владения в Биг-Сюре, чтобы поправить финансы, то разбил ей сердце.
А потом, когда наш младшенький, Макс, собрался поступать в колледж, столкнулись наши с Джил разные представления о материнстве и отцовстве. Джил была невероятно привязана к Максу. Не надо считать меня бесчувственным чурбаном — я четко осознавал, что буду безумно скучать по сыну. Однако я воспринимал начало его учебы в колледже как праздник. Он поступил именно на тот факультет, куда хотел, он был преисполнен решимости воплотить свою мечту в жизнь и заниматься музыкой, он был уверен в себе и не сомневался, что выбрал правильный путь. Я же чувствовал себя хорошим отцом. Кстати сказать, осознание того, что у меня что-то получилось, вообще посещает меня нечасто. Но для Джил отъезд Макса представлялся катастрофой: тридцать три года она играла роль заботливой, самоотверженной матери, и вот теперь спектакль подошел к концу и занавес опустился. Поэтому, когда я ставил в лед шампанское, чтобы отметить обретенную свободу, Джил тихо готовилась к последней сцене из «Медеи».
