У меня было семь братьев и сестер. Ко всем из них, кроме меня, отец проявлял полное равнодушие. Я была его любимым ребенком, а остальную свою любовь он щедро дарил своим незаконным детям, всем без исключения, и, несмотря на протесты матери, они всегда были желанными гостями в нашем замке. Моими самыми большими друзьями были Буби и Мади, двое детей моего отца примерно одного со мной возраста. Мы всегда затевали совместные игры и, как я сейчас вспоминаю, организовали шайку разбойников, не оставлявших в покое моих братьев и сестер за то, что они были, по нашему мнению, высокомерными и заносчивыми.
Императрица, помолчав, вздохнула.
– Ребенком я просто обожала отца. Он часто мне говорил: «Господи, как ты дорога мне!» Я и сейчас его обожаю. Ему теперь почти семьдесят. Такой же веселый, такой же красивый, всеобщий любимец. Проведя рядом с этим человеком многие годы, я научилась, если можно так выразиться, узнавать при встрече членов его семьи.
Их довольно много, и, так или иначе, они все унаследовали какие-то типичные черточки отца. Мне часто говорили, что я очень на него похожа; у меня не только отцовские цвет волос и овал лица, но и характерные для всех Виттельбахов черты: осанка, манера поворачивать голову, мимика – во всем этом безошибочно угадывается мой отец. В тебе есть те же самые черты. Мы с тобой очень, очень похожи, что неудивительно, если вспомнить, что у нас один отец.
– Но, мадам, вы уверены в этом? – спросила Гизела.
Императрица рассмеялась:
– Ну конечно, уверена. Посмотри в зеркало, и ты увидишь не себя, а меня. Принц сразу это понял, а сегодня вечером я наблюдала за лицами своих друзей, когда ты приехала. Ты не заметила ничего, но я увидела – они были в полном изумлении.
Императрица закончила, наклонилась и взяла руку Гизелы в свою.
– Не стыдись этого, сестренка, – проговорила она.
– Но я не стыжусь, – не задумываясь ни секунды, ответила Гизела. – Я горжусь, чрезвычайно горжусь.
– Я рада это слышать, – улыбнулась императрица. – Твоя мать, должно быть, очень любила моего отца, герцога. Она была хорошая девушка, я уверена. Если она отдалась в его власть, то только потому, что любила его до полного самозабвения, всем сердцем и душой. Иногда я не могу не думать, что любовь в жизни гораздо важнее, чем обручальное кольцо, надетое по принуждению, что само по себе уродливо и жестоко.
– Я тоже так думаю, мадам, – согласилась Гизела.
Она взглянула на милое лицо, склоненное к ней, и затем, опустив голову, поцеловала руку императрицы. Та улыбнулась.
