- Да ведь, чай, в компании-то веселей, - бойко сказала ближайшая. - Мы видим, что вы кавалеры обходительные, не сиволапые мужики...
- Конечно, веселей, - кинула другая, - что в пути, что на ночлеге...
Все они засмеялись. Но Андрей Иванович, еще не освободившийся от впечатления, произведенного на нас обоих старухой, внезапно остановился, вперил на девушку свои колющие впалые глаза и спросил:
- Вы какое это слово сказали, а? Нет, вы какое слово сказали?
Озадаченные мещанки удивленно посмотрели на него и быстро бросились в сторону, так как Андрей Иванович вдруг впал в тон обличителя. Он поднял руку и, потрясая ладонью над головой, называл девушек сороками и срамницами, между тем как они быстро шлепали по тропинке босыми ногами. Догнав первую кучку богомольцев, они принялись что-то оживленно рассказывать им, указывая назад.
- Сороки короткохвостые, право, сороки! - говорил Андрей Иванович, довольный произведенным впечатлением. - Нету в этом народе никакого понятия...
- Это вы насчет горничных?
- Вопче, женщины.
- А Матрена Степановна?
- Ну, что такое Матрена Степановна? - та же баба! Недаром еще Пушкин сказал: все, говорит, одинаковы, и имя им ничтожество. А уж на что сочинитель был известный.
- Андрей Иванович, Пушкин этого не говорил.
- Ну, вот, не говорил!.. Когда бы не сам я читал... Конечно, - прибавил он через минуту, не без меланхолии, - в прежние года, когда я был холост, тогда и самому лестно было. А то, вишь, к женатому человеку...
- Да им почем знать, что вы женаты?
- Знают... А не знали, так теперь будут знать.
VI
Пройдя село Митино, мы увидели толпу у Вязовки. Только часть богомольцев вошла с иконой в деревню, другая сворачивала ближайшим путем, под высокими мельницами, выходя под углом на боковую дорогу, которая вела в Каменку. Оставалось пройти еще десять верст до ночлега.
Когда мы подошли к мельницам, процессия выходила из села. Лучи заката играли на серебре хоругвей. Фиолетовые облачка стягивались и густели на холодевшем вечернем небе, жаворонки припадали к нивам, крик перепелов несся мягкими переливами, смешиваясь с приближавшимся пением хора. Человеческие голоса звучали среди полей, под тихим дыханием угасающего дня, как-то особенно гармонично и мягко.
По бокам дороги высокая рожь стояла двумя ровными стенками. Из Каменки, навстречу иконе, выходили крестьяне. В одном месте, на полосе, среди хлебов, стояла целая семья: седой старик со старухой впереди, рядом сын-большак, поодаль молодуха. Две или три детских головки чуть виднелись среди колосьев. Сзади угасало за горой солнце, и фигуры крестьян рисовались ясно и торжественно над колыхавшеюся рожью.
