«Одним из важнейших симптомов некоторых психических заболеваний является преобладание внутренней жизни, сопровождающееся активным уходом из внешнего мира. Более тяжелые случаи полностью сводятся к грезам, в которых как бы проходит вся жизнь больных; в более легких — мы находим те же явления, но выраженные в меньшей степени. Этот симптом я назвал аутизмом». Так объяснял свой термин Эйген Блейлер, знаменитый швейцарский психиатр начала ХХ века. Именно ему наука о душевных заболеваниях обязана не только термином, но и самим представлением об этой болезни, ее симптомах и характерной картине протекания.
Собственно, как видно из приведенной цитаты, аутизм для Блейлера был именно симптомом, характерным для «некоторых психических заболеваний», по мере развития которых у больного действительно нарастают отчуждение от внешнего мира, нежелание и неумение общаться с другими, даже самыми близкими людьми, эмоциональная холодность. Прогрессирующий аутизм в сочетании с другими характерными симптомами и сегодня рассматривается как один из верных клинических признаков шизофрении.
Однако еще в первой половине 1940-х годов американский психиатр Лео Каннер обратил внимание на «нетипичные» случаи детского аутизма. Поведение таких детей было на первый взгляд сходно с поведением шизофреников: замкнутость, скудность эмоций, отсутствие интереса к людям, склонность к стереотипным движениям и действиям. Однако оно не сопровождалось галлюцинациями, бредом и прочими обычными проявлениями шизофрении. Зато такие дети испытывали большие трудности с освоением речи, и чаще всего причиной обращения к врачу было как раз то, что в 2,5—3 года ребенок не только не говорил ничего членораздельного, но и не реагировал на обращенные к нему слова взрослых, при том что слух и голосовой аппарат были в полном порядке. Это никак не укладывалось в клиническую картину шизофрении — последняя никогда не связывалась с нарушениями речи. Смущали и сроки проявления болезни: бывает (хотя и довольно редко), что шизофрения развивается у детей, но все-таки не на третьем году жизни. Впрочем, этот возраст отражал скорее рубеж, после которого неизбежным становилось обращение к врачу. Сами же аномалии развития проявлялись намного раньше: задним числом родители такого ребенка обычно припоминали, что в грудном возрасте он выворачивался при попытке матери взять его на руки или лежал у нее на руках как неодушевленный предмет и никогда не глядел на ее лицо. «Он как будто смотрит сквозь меня», «Никогда не улыбается», «Наверное, мой ребенок глухой», «Она каждый раз словно застывает, когда я беру ее на руки», — говорят родители о младенцах с подобным расстройством.
