Переговоры вступали в решающую фазу, и между участниками все чаще возникало напряжение — в первую очередь из-за прусских дел. Александр в желании облегчить положение Фридриха Вильгельма упорно настаивал, чтобы французские гарнизоны были выведены из его крепостей. Наполеон отказывался понимать: «И это мой друг и союзник! Предлагает мне покинуть единственную позицию, с которой я могу угрожать австрийскому флангу, если Австрия нападет на меня. Впрочем, если вы непременно требуете вывода войск, я согласен, но немедленно разрешу свой спор с Австрией». Перед лицом этой прямой угрозы российский император несколько отступил и увел разговор в сторону, и даже всячески попытался сгладить инцидент. Когда несколькими днями позже, 4 октября, на знаменитом с тех пор представлении вольтеровского «Эдипа» в первом же действии Тальма произнес слова монолога: «Дружба великого человека есть благодеяние богов…» — Александр вдруг встал и протянул руку Наполеону. Тот, конечно же, поднявшись, пожал ее, и, пока оба монарха задерживали рукопожатие, зал неистово аплодировал. Непосвященным казалось — вот оно освящение достигнутого соглашения и торжественное возобновление союза…
А уже в среду 5 октября австрийские дела едва не стали причиной окончательного срыва. Наполеон утверждал, что англичане и австрийцы абсолютно готовы вступить в новую коалицию, и настаивал на жестких совместных мерах против, хотя и соглашался дать Австрии гарантии, если она разоружится. Однако «сердечное согласие» между Талейраном и российским императором приводило к тому, что на встречи Александр приходил уже осведомленным обо всем, что собирается говорить союзник, а потому успевал подготовиться к умелому уклонению от любых его предложений. По свидетельству Коленкура, которому, впрочем, доверять особенно не следует в силу его дружеских отношений с тем же Талейраном (кроме того, разговоры государей ведь велись с глазу на глаз, кто же поручится за их содержание?), между монархами произошла бурная сцена. Устав от глухого сопротивления своим планам, Наполеон якобы вышел из себя, швырнул шляпу на пол и принялся ее топтать. А Александр, мол, с подчеркнутым достоинством и довольный, что заставил соперника потерять лицо, улыбнулся: «Вы вспыльчивы, а я упрям. Гневом от меня ничего не добьешься. Давайте беседовать и рассуждать, или я ухожу». С этими словами он направился к двери. Наполеон удержал его. Переговоры продолжались в сдержанном, даже дружеском тоне, но дело, естественно, не продвинулось вперед.
