— Adress!
В калитке показались две девочки помоложе. Потом вышла и третья с ученической тетрадью. Она протянула мне тетрадь и указала пальцем на чистый лист.
Я не сразу понял, чего от меня хотят. Тогда старшая девочка подала мне автоматический карандаш. Я взял его и написал по-русски: «МОСКВА».
Черноволосые головы сомкнулись над тетрадкой. Старшие девочки заспорили, на каком языке написано слово. Теперь я догадался, в чем дело. Тысячи крестьянских семей лелеют надежду вырваться из Турции и подзаработать за границей. Чаще всего устремляются в Западную Германию, чье экономическое и культурное влияние в Турции ощущается особенно сильно еще со второй мировой войны. Шансов выехать за рубеж из провинции мало. Анатолийскому крестьянину, чтобы попасть в список ожидающих, необходимо указать фамилию и адрес приглашающего. Никакого вызова не требуется, годится для этой цели даже обычная визитка. Но как бедняку ее заполучить? В погоню за мифическим адресом устремляются дети. Взрослые поощряют этот сомнительный промысел, но сами держатся в сторонке. Ведь с ними полицейские не церемонятся. Отгоняя попрошаек, они сразу пускают в ход кулаки и дубинки. А дети успевают разбежаться.
Правительственным чиновникам известно, конечно, что их порой беззастенчиво надувают. Но они не придают этому значения. Ведь визы выдают в посольствах — там пусть и разбираются!
Люди готовы ухватиться за любой, даже самый призрачный и унизительный шанс, чтобы покинуть вечную провинцию.
Анкара — Невшехир
Меня всегда согревал холод Эстонии
На Рухну теперь не вспоминали об урагане. О прежней жизни, когда здесь, на острове, был В рыболовецкий колхоз, тоже не вспоминали. Не говорили больше, как всем островом ждали рыбаков, по дуновению ветра, по шуму в верхушках сосен могли знать о состоянии моря, знать, что приближающаяся непогода погонит мужиков домой, на остров, и вечером они опять соберутся в клубе за бильярдным столом с женами, детьми; поставят на деревянные лавки кружки с пивом — со своим островным пивом; придет и коренной рухнуский швед Александр Норман, который давно уже не выходит в море, возьмет в руки кий и, если повезет ему, выиграет партию, собьет фуражку со лба и начнет рассказывать о невзгодах своей жизни, да так, что животы заболят от смеха, слезами обольются от колик все, и даже собаки, путавшиеся под ногами.
Мне довелось застать на Рухну то время, когда рыбаки еще собирались вместе у пирса — клуба не стало, он сгорел,— шумно рассуждали о недавней жизни, вспоминали председателя колхоза Теодора Ауса, при котором жизнь забурлила на острове, как ходили всем флотом в гости на Кихну — рухнуские мужики нередко жен привозили с Кихну и Сааремаа, но больше с Кихну, потому-то больше любили ходить на Кихну, да и остров он был не такой огромный, как Сааремаа, всяк был на виду... Тогда еще нет-нет да и вспоминали про ураган.
