Мои спутники легко ориентировались в подземельях. Чувствовалось, что запутанный план Гёреме студенты держат в голове. Они основательно подготовились к путешествию и теперь, осмысливая прочитанное и услышанное на лекциях, буквально охотились за скальными росписями. Им были понятны религиозные сюжеты и таинственные греческие надписи, они помнили названия почти всех церквей. Это были готовые профессионалы, но по молодости лет еще очень непосредственные и впечатлительные.
— Обратите внимание,— восклицал Харальд,— тысяча лет прошло, а фрески ничуть не потускнели!
Храмы Гёреме отличаются только размерами и росписями. Создававшие их мастера во всем подражали архитектуре обычных наземных сооружений. В толще камня они вытесывали колоннады, сферические купола, полукруглые ниши апсид. В одном куполе Христос был изображен с круглым предметом в руке, который я принял сначала за яблоко. По мнению молодых ученых, это символический земной шар, что по-новому характеризует средневековые представления о мире.
Фрагмент фрески «Сошествие во ад» из Темной церкви.
Увы, не везде хорошо держатся фрески. В одних храмах уцелели только лики, в других — лишь ступни ног. Но вот парадокс: в самой просторной подземной церкви, получившей название Пряжки по своеобразному следу на потолке, не утрачено ни одного сюжета. На стенах разворачивается в картинах вся жизнь Девы Марии: Введение во храм, Благовещенье, Бегство в Египет — и так до Положения во гроб.
Где-то в самом конце наших скитаний Ютта остановилась и бесстрастно сказала:
— Kirche mit der Schlange. «Церковь со змеей?..» — соображаю я.
Обеспокоенно продвигаюсь в темноту, подсвечивая под ноги фонариком. Луч падает на стену. На ней большая фреска — Святой Георгий поражает копьем дракона. Я перевел дух. Так вот что имела в виду Ютта под словом «шланге»!
Наконец мы вышли наружу и не смогли открыть глаза. Слепили яркие лучи солнца, отраженные волнистыми скалами. Ветер отшлифовал их до зеркального блеска.
«Какое это чудо — искусство живописца!» — восторженно отозвался о каппадокийских фресках византийский писатель XI века Евмений Макремволит. В его романе «Исмия и Исмин» выведен собирательный образ художника того времени и сказаны такие слова: «Он более великий чудотворец, нежели сама природа, так как в начале вынашивает свой замысел, а уж потом воплощает его в искусстве...» Макремволит по-своему был прав. Но среди причудливых скал Гёреме трудно полностью согласиться с его высказыванием. Природа и искусство в своем извечном соперничестве не уступали друг другу.
