Крушение мифа о «тургеневской женщине»: «Ну да, она очень романтична, беспечна, щедра и расточительна, но ведь надо думать о доме. Человек должен думать о тысяче вещей, а не только о своих настроениях или своем самочувствии и не об одной любви. И не считать при этом, что ты выше этого, мы все же по земле ходим».
Еще, может быть, крушение мифа о молочной реке в кисельных берегах: «Ну да, конечно, и киселя и молока — залейся, но нет легкости, мало радости, все время страхи какие-то. В общем, свобод много, а воли нет... И покоя нет».
Потом — уж больно воспитание у супругов несходное, весь предыдущий опыт жизни. Ведь и с соседкой-москвичкой не всегда легко в браке ужиться («А моя мама всегда учила нас...»— «Да? А вот у нас в семье, наоборот, это считалось постыдным...»). А тут тем более — все по-разному...
Есть у меня в Париже друг-переводчик. У него было даже две русских жены (все-таки его специальность — русский язык). Обе где-то далече. Хотя и во Франции до сих пор.
— Они все-таки были обе немножко того, с приветом, — говорит он, щеголяя русским жаргоном.
— Мы все немножко с ним,— говорю я. — Да с вами тут взбесишься...
— Да?
Он принимает мои слова только всерьез: он изучал язык, но не юмор, и теперь его начинает мучить чувство вины:
— Значит, ты считаешь, что с нами трудно?
— Со всеми трудно,— теперь я должен еще его утешать...
— Но вторая была действительно с приветом, признай. Она стала петь, говорить сама с собой...
— А с кем же было ей разговаривать?
— Она пела на улице. Она пела в метро!
— Да, это ужасно...
Я жалею тех, кто играет в метро — там всегда темно и душно. А я ко всему еще не могу кинуть им в кепку монету. Да уж, петь в метро! Интересно, что она там пела?
Больше всего русских жен я видел в парижском вагоне поезда, уходящего под вечер с Белорусского вокзала (обратно он идет с Гар дю Норд). Среди них много бывших преподавательниц французского языка и вообще всех тех, кто, выражаясь полуграмотно, «знает в совершенстве французский» (русский бы выучить «в совершенстве»!). Это тяжелый случай, потому что знание французского языка во Франции — еще не профессия. Знание русского — тоже. Тургенев больше ста лет назад жаловался жене А. Н. Островского, что к нему приходят в Париже бедные русские студенты и просят найти им работу: лучше всего, говорят они, было бы преподавать русский язык. Но это и есть самое трудное, жаловался Тургенев, в Париже на одного студента найдется десять профессоров. Уже тогда было так, больше ста лет назад. Так что же сейчас? А уж сколько тут платят за урок — об этом и говорить не хочется...
