Роман с удовольствием опустился на одну из оленьих шкур, разбросанных по полу пещеры, другую свернул и пристроил как подушку. Голод он испытывал волчий и порадовался, что, судя по проворности Пуйме, ужина ждать придется недолго. Девочка в считанные минуты успела пристроить над выложенным камнями очагом котелок, откуда-то из кладовой принесла тушку вяленого подкопченного гуся и теперь, с одной спички разведя огонь, рубила гусятину длинным трехгранным ножом. Лениво наблюдая за ее ловкими, умелыми движениями, доктор наконец спросил:
— Кстати, Пуйме, откуда ты вообще узнала, что мы высадились у этого... как его... Харьюзового ручья?
— Услышала.
— От Апицына?
— Зачем. Так услышала. Сама. Дедушка тоже слышал.
— Вот как...— Необычность ситуации начинала интриговать Романа. Пещера за водопадом посреди тундры, каменное ложе, старик-отшельник, похожий на сказочного гнома,— знахарь-шаман, по всей видимости, его маленькая внучка, которая утверждает, что слышит то, чего нет... Или это у нее такая игра, детская фантазия?
— Пуйме,— решил подыграть Роман,— а ты, случайно, не слышала, как там мой товарищ?
— Хорошо,— сообщила Пуйме, не отрываясь от разделки гуся.— Он поймал много рыбы и лег спать.
— Я бы тоже подремал, Пуйме... Ты меня позови, если что...
Роман только начал погружаться в тягучую, обволакивающую дремоту, в которой так уютно потрескивали дрова и напевал что-то водопад за толщей каменных стен, как Пуйме тронула его за плечо:
— Дедушка хочет с тобой говорить.
Роман не без труда заставил себя встать, подошел к старику. Сэрхасава Сиртя лежал точно так же, как и час назад, с закрытыми глазами. Полагать, что в таком состоянии старик может или хочет что-либо сказать, было по меньшей мере наивно.
— Возьми его за руку,— велела девочка.
Роман коснулся безжизненно-холодной левой руки, намереваясь проверить пульс, но Пуйме остановила его:
— Не за эту, за другую.
Правое запястье у старика было чуть теплее — что, в общем, ничего не меняло.
— Крепче возьми!
Роман чуть крепче сжал пальцы, уже сердясь на себя за потакание глупым детским фантазиям. «Пора сказать ей, что здесь не место и не время для игр»,— подумал Роман, открыл было рот и...
Словно разрядом тока обожгло его пальцы, обхватившие тощее старческое запястье, и рука, которая, казалось, не принадлежала более этому миру, дрогнула, согнулась слегка в локте, шевельнула кистью.
Не понимая, что происходит, Роман перевел взгляд на лицо умирающего и едва не отпрянул: Сэрхасава Сиртя смотрел на него широко открытым правым глазом. Глаз был водянисто-голубой, будто размытый старостью, мудрый и проницательный.
