«Если пойду строго по оси, пройду»,— подумал я, и ноги сами понесли вперед. А кругом все то же пространство, наполненное лесом, небо и солнце... И что-то твердое под ногами. Больше ничего... Семьдесят третий шаг я уже делал по склону другой горы.
Табасаранская природа и очень однообразна, и очень многолика. Лес и горы. Но разный лес и разные горы. Всюду разные. У селения Вечрик, например, склоны пологие, там разбиты сады. Но таких пологих участков в Табасаране все-таки мало.
Селения тоже и похожи, и не похожи: где-то дома скучены на обрывистом пятачке, где-то разбросаны по склону, как в Хучни. Дома, как правило, двухэтажные, с покатой крышей, все под шифером. Глинобитных плоских крыш я не видел. Отжили они свой век. Дома в окружении садов... Какая же благодатная здесь весна!
Во дворах — хозяйственные постройки. Добротные, ухоженные, хотя сложенные из нетесаных камней, но сделаны основательно — горцам обычно не до красоты и изящества. Только пожив в этих суровых местах некоторое время, начинаешь понимать и принимать какую-то особую суровую красоту здешних дворов.
Резко заметна разница в садах — частных и казенных. Частные убраны, а в казенных — густо лежат под деревьями перезрелые яблоки и груши. Коровы лениво жуют их, а овцам уже не до них, они пасутся неподалеку и глазом не ведут в сторону садов.
Не только в Вечрике (что в переводе означает «Яблоневый дом») переспелые совхозные сады. И в других селениях, и в других совхозах. На мое удивление всегда следовал один и тот же ответ: «Девать некуда. Не вывезешь».
Выращенные, а по сути невыращенные, кабачки, патиссоны, сливы оставались на щедрой горской земле.
— Третий день в совхозе нет ни литра бензина. Стоим,— в один голос заговорили люди. Они собрались в тени дерева, около конторы совхоза (он, как на грех, назывался «Восход»), когда узнали, что приехал гость из Москвы. Третий день сидели люди и молчали — жаловаться было некому. Районное начальство знало, что едва ли не во всех хозяйствах ждут горючее, но его взять неоткуда, а в Табасаране не производят. — С фермы молоко вывезти не на чем...— бросает подошедший человек и замолкает: видя мое недоумение, он понимает, что я не Госснаб и не Госплан и ничем не смогу помочь.
— Гвоздя не найдешь,— сокрушался вконец измученный директор,— не можем коровник поправить, его зимой снегом раздавило. Что будет с коровами? Ума не приложу. Триста голов.
— Нам зарплату не платят! — кричит кто-то.
